НАЧАЛЬНИК АЭРОПОРТА
Телефонистка Клава дергает длинный гибкий шнур, втыкает штеккер в гнездо и
звонко кричит:
- Мезень! Мезень! Слышите меня? Мезень! Почему не отвечаете? Мезень! Мезень! Что
они там, черти, оглохли?
Гриша хмуро рассматривает цветные бланки поздравительных телеграмм. В рамке под
стеклом висят знакомые картинки: розы в хрустальной _вазе. Дед Мороз, толстый
малыш с флажком, молодая тетенька с букетом.
Клава на четыре года старше Гриши. Еще недавно были у нее косы. Любила Клава
носить венки из курослепа и синей сон-травы, с Гришей и другими ребятами ходила
по морошку, играла в лапту. А в этом году окончила школу, сделала в Архангельске
прическу и стала похожа на тетеньку с поздравительного бланка. Скоро, чего
доброго, начнет губы красить.
- Мезень! Мезень! Валюша, это ты? Здравствуй! Валюш, дай аэропорт! Да,
диспетчера! Гришка будет с ним говорить. Он у нас сейчас за главного. Какой
Гришка? Коткина старшой. Ну да! Ха-ха-ха!
Гриша не любит, когда кто-нибудь о нем говорит, а тем более Клава. Он сдвигает
светлые брови и медленно краснеет.
- Кончай болтать-то зря. Где диспетчер? Подружки еще несколько минут судачат,
потом Клава протягивает трубку, голос строгий, а в глазах стоит смех:
- Товарищ Коткин, диспетчер на линии. Прошу.
- Здравствуйте, Максим Данилыч, это Коткин Григорий из Неси. Будет нам рейсовый?
Почему не будет? Когда же ее дадут, погоду эту? Люди неделю ждут. Больные есть.
В Гришиной трубке что-то щелкает, и в разговор включается Клава.
- Максим Данилович! Что за безобразие такое творится? У старика Ермолаева все
зубы вынули, сказали к пятнадцатому быть в больнице, искусственные вставят.
Сегодня двадцать. пятое уже, человек без зубов вторую неделю ходит. А у
Федюшиных внучка...
Трубка начинает яростно ворчать:
- Ты, Клавдия, в чужой разговор не встревай. Жалко, что тебе самой зубы не
вынули. Зубастая больно стала. Гх-гх. Алле! Григорий! Значит, говоришь, больных
много. Ладно. Разрешаю троих почтовым отправить. Сейчас выходит. Встречай. Все.
Гриша с Клавой переглядываются и весело смеются. Нет, все-таки неплохой она
человек, эта Клава, хоть и косы обрезала.
Пока Клава выписывает накладную, Гриша носит из кладовки и складывает на нарты
плоские металлические коробки с кинолентой, брезентовый мешок с письмами,
фанерные посылочные ящики. Уложив как следует груз и обвязав его веревкой, Гриша
трогает повод:
- Н-но, Гордый, двинулись.
Гордый - очень старый конь, и кличка эта давно ему не подходит. Был он когда-то
красивой каурой масти, а сейчас грива поредела и челка совсем седая. На худых
иссохших ногах клочьями свалялась шерсть. Только и хватает силы, что возить
легкие оленьи нарты.
Гордый делает несколько шагов, останавливается и укоризненно смотрит на Гришу
фиолетовым глазом. Гриша спохватывается, ослабляет подпругу, сдвигает седелку.
Под войлочным потником, на правом плече, краснеет большая ссадина. Гриша роется
в карманах, чистой тряпицей закрывает рану, осторожно накладывает потник. Гордый
опускает голову, будто благодарит, и трогает без понукания.
Гриша не спеша идет следом.
Небольшое, зато старинное село Весь. Разместилось оно на берегу Неси - быстрой
извилистой речки. Живут здесь поморы. Летом Несь пустеет. Кто в море ушел
рыбачить, кто на летних пастбищах с оленями кочует, кто в устье причал чинит -
готовится корабль с Большой земли встречать.
Сочной густой травой заросла сельская улица. Легко скользят по траве нарты. А
другого транспорта в Неси нет: ни телег. ни машин. Зимой-олени, летом-легкие
карбасы да моторные доры. И всегда - вертолеты да самолеты. Самая подходящая
техника, когда с одной стороны море, а с трех сторон тундра. ржавые болота и
кочки.
Разошелся Гордый, еле поспевает за ним Гриша. Белоголовые ребятишки бегут оравой
за нартами, подцепиться пробуют, галдят:
- Гриша, прокати!
Взлетают на окнах занавески, стучат рамы.
- Гришенька, погоди, скажи толком, какой самолет будет?
- Эй, начальник, сколько мест свободных?
- Манька-растереха, собирайся скорее, самолет идет.
- Н-но, Гордый, н-но!
"Успокойтесь, дорогие товарищи. Не спешите, не торопитесь. Все равно почтовый
самолет вас всех не возьмет. Полетят три человека, самые нуждающиеся-те, что с
утра ждут. Так сказал диспетчер, так сказал я, начальник аэропорта".
Кружит, выписывает вензеля Несь. Вслед за ней петляет дорога. Уже выехали за
околицу, миновали колхозный выгон и вдруг тр-р-ах. Нарты взлетели на горбатый
мостик и с размаху застряли в липкой глине. Гриша наваливается плечом, помогая
Гордому. Отсюда виден аэродром -яркозеленый луг с пунктиром стартовой полосы.
Гриша сам помогал красить деревянные пирамиды в черный и белый цвета.
Пока все имущество аэропорта заключается в маленькой бревенчатой избе,
построенной на краю луга, в пирамидках да старой офицерской сумке. В сумке
хранятся пачка голубых глянцевитых билетов, черный листик копирки и огрызок
химического карандаша.
Ничего, будет и в Неси настоящий аэропорт! Вместо кургузых "Аннушек" и юрких
"Яков" огромные воздушные лайнеры ТУ-104, ТУ-114 и еще какие-нибудь выстроятся
на зеленом аэродроме и будут ждать его, Гришкиного, приказа. В синем кителе с
серебряными пуговицами и золотыми шевронами поднимется Гриша в высокую башню из
стекла, махнет рукой и скажет о микрофон:
- 347-й, взлет разрешаю!
Вдруг грубый голос, выкрикивавший из-за кустов прибрежного ивняка грязные
ругательства, пугает его. Дорога сделала еще поворот, и Гриша увидел Николая
Метелкина. Бывший председатель рыбкома и бывший завскладом собрался в отпуск, а
так как самолета неделю не было, Метелкин неделю пил, ругался и плакался, что он
"номенклатурный работник" и что его не ценят.
Услышав за спиной шум, Метелкин обернул красной, распаренное лицо и цепко
схватил поводья.
- Где тебя черти носят? Когда нужно, никогда вас, паразитов, не найдешь.
Видишь-из-за тебя как выпачкался.
Низенький, широкий, как кубышка, Метелкин был одет в дорогое пальто, шляпа
сдвинулась на затылок, в руке - фибровый чемодан.
Сапоги, пальто, даже шляпа - все было в глине. Чувствовалось, что номенклатурный
работник не однажды падал в грязь.
Метелкин швырнул чемодан на нарты и, цепляясь короткими пальцами за тощую холку
Гордого, стал карабкаться на лошадь.
Стараясь оставаться спокойным, Гриша сказал:
- Николай Иванович, самолет будет почтовый. Он вас взять не сможет.
Утвердившись на худой спине Гордого, бывший завскладом сказал:
- Метелкина возьмут, Метелкина весь Север знает. Но, холера, но!
Гордый пытался выдернуть ноги из глины и не мог. Голова его по-стариковски
дрожала.
Не выдержав, Гриша крикнул:
- Сойдите с лошади! Зачем скотину мучаете?
Метелкин сощурил и без того маленькие глазки и сказал спокойно, тихо так:
- Я тебе сойду. Я сейчас так сойду, что рад не будешь, сопляк!
Потом стал бить каблуками в брюхо и бил до тех пор, пока Гордый медленно не
двинулся вперед.
Гриша кусал губы и шел, не разбирая дороги. Злые слезы стояли в глазах.
Надвигалась гроза. Вытянувшееся вдоль берега село открывалось с аэродрома, как
на ладони. На потемневшем небе явственно выделялись серые избы и ненамного
превышавшая их церквушка с отвалившейся поперечиной креста. В чьем-то дворе
белыми флажками трепыхало белье. "Так-так-так", - ровно стучал движок. В клубе
начался детский сеанс.
Люди ждали самолет. Они с тревогой смотрели на еще чистое бледно-синее небо и
гадали: закроют его темные клубящиеся тучи или гроза пройдет стороной. Старик
Ермолаев, достав узелок с едой, щурил белесые глаза, щипал мякоть и рассеянно
жевал беззубыми деснами. Внучка Федюшиных все время плакала. Бабушка шепотом ее
успокаивала. Женщина в зеленом плаще глотала какие-то порошки, морщилась,
смотрела на часы.
Поодаль от всех сидел Метелкин. Он снял пальто, разложил его на скамейке и,
сопя, щепкой счищал грязь. Когда на пальто грязи не осталось, Метелкин вытер
руки о скамейку и стену домика, потом о траву и с удовольствием закурил.
Первым увидел самолет Гриша. Вначале появилась точка и чуть слышный, как
комариный гуд, звук мотора. Точка приближалась, вырастала в черточку.
- Товарищи, самолет идет. Берите скорей билеты,-сказал Гриша. Люди заторопились,
стали суетливо доставать деньги.
- По одному, по одному, не все сразу, - говорил Гриша, а сам мучительно думал:
"Что делать? Что делать?"
Метелкин, ухмыляясь, раскрыл бумажник. Гриша выписал билет. Самолет сделал круг,
накренившись, развернулся и пошел на посадку. Люди заспешили на зеленый луг.
- Николай Иванович! Николай Иванович!-закричал вдогонку Гриша.-Я неправильно
билет выписал, исправить надо, а то доплачивать будете.
Метелкин обернулся, выругался и нехотя пошел к Грише.
- Давай поживее! Раньше о чем думал?
- Я сейчас, сейчас,-бормотал Гриша. - Я сейчас, быстренько.
Они зашли в домик. Дрожащими руками Гриша достал пачку с билетами, искоса
взглянул на Метелкина и вдруг рванулся к двери, выскочил наружу, накинул
щеколду.
Метелкин заколотил в дверь.
- Ах ты, щенок! Шутки вздумал шутить! Открой! Убью!
Гриша не слышал. Прижав к груди сумку, он во весь дух мчался на поле.
Люди были уже в самолете. Старик Ермолаев уселся на переднем сидении рядом с
летчиком. Женщины с девочкой поместились сзади.
Запыхавшись, Гриша подбежал к летчику, который в хвостовом отсеке проверял, как
закреплен груз.
- Здравствуйте. Вот накладная на почту. Давайте, помогу вам.
Загорелый пилот удивленно взглянул на Гришу.
- Здравствуй. Ты что опаздываешь? Случилось что-нибудь? Гриша замотал головой.
"Нет! Ничего не случилось!" Вот уже заревел мотор, быстрым ветром пахнуло от
винта. Уходит, уходит самолет, и черная туча не может его догнать.
Надвигается гроза. Щиплет траву старый конь. Маленькие, как маковые зерна, капли
падают Грише в лицо. Прямо сверху змеится веселая сиреневая молния. Хороший
упругий дождь льет на зеленый луг, мочит Гришу, мочит кусты прибрежной ивы,
мочит старого коня Гордого. Дождь смывает со стен грязную пятерню Метелкина.
Гриша улыбается и спокойно, очень спокойно идет к домику.