Как-то в Малую Чернявку прибыла группа товарищей из Киевского губисполкома во главе с заместителем председателя Андреем Ивановичем Кошкаревым и заместителем военного коменданта города Киева, товарищем Лясовым. Мы подробно информировали приехавших о положений дел в волости, о состоянии хлебозаготовок, а также численности актива, рассказали о трудностях в работе. Вот эта встреча с заместителем губисполкома А.И.Кошкаревым сыграла в моей дальнейшей судьбе большую роль. После расформирования 15-й армии и демобилизации из ее рядов я никогда не расставался с мечтой снова стать военным. Кошкарев поддержал эту мечту и дал ей возможность осуществиться. Узнав, что я был красноармейцем, Андрей Иванович предложил мне готовиться к поступлению в военное училище. Я несказанно обрадовался и был благодарен ему за это предложение. Хотя отлично понимал, что это - дело будущего. Передо мной, уполномоченным Казатинского райкома комсомола, стояли тогда другие задачи, которые требовали незамедлительного решения. И вот теперь я решился написать письмо А.И. Кошкареву с просьбой направить меня на учебу. С волнением ждал ответа. Помнит ли Андрей Иванович наш разговор, свой визит в Малую Чернявку? Какова же была моя радость, когда ответ пришел неожиданно быстро. Вернее, не ответ даже, а вызов в Киев с направлением меня в 4-ю артиллерийскую школу.
В батарее я оказался самым молодым. Среди курсантов было много солдат, которые после Октябрьской революции, отвоевав гражданскую войну, были направлены на учебу - Худяков, Козлов, Колесников, Коваленко и другие. Жили мы впроголодь. А скудным курсантским пайком делились еще и с сиротами из подшефного детского дома. Конский состав тоже содержался на полуголодной норме. Большинство лошадей были истощены, на коже у них появились струпья из-за кожных болезней. Особенно страдали крупные лошади. Хотя нас самих кормили не здорово, каждый отрывал от себя хоть маленькую корочку хлеба и нес на конюшню. Каждый курсант ухаживал за двумя лошадьми, а это означало уборку стойла и уход за лошадьми не менее трех раз ежедневно. Топлива катастрофически не хватало и, чтобы истопить печь в классе, в бывшей кадетской роще, от которой к тому времени уже ничего не оставалось, в мерзлом грунте мы выкапывали корни деревьев. Ими и топили. Тепло от корней шло слабое, и руки немели не в состоянии держать карандаш. Стойко терпели тяготы и наши преподаватели. Помню уроки математики под руководством Николая Николаевича Опочнима, который всего себя отдавал занятиям с нами и любил говорить тем, у кого не получались задания: "Артиллерист, не знающий математики? Это, батенька, нонсенс!". Огневую подготовку вел генерал царской армии Александр Иванович Каменков, говоривший сиплым голосом так, что приходилось прислушиваться и ловить каждое его слово. У генерала было прострелено горло, в которое доктора вставили металлическую трубку. Тактику преподавал также бывший царский генерал Гошицкий, который на занятиях вешал свою шинель рядом с классной доской, будто бы нарочно выворачивая напоказ красную генеральскую подкладку. Ох, и гонял же нас командир 2-й батареи Серго Петрович Корытин! Хороший артиллерист и конник. Он был убежден, что воинское ремесло без дисциплины невозможно и в обращении с курсантами был очень строг, за малейшую провинность накладывал взыскание: не менее семи нарядов вне очереди. Свои первые 7 нарядов вне очереди я получил за перевернутые подседелки у кобылы Абхазия, на которой я вывозил навоз из конюшни на свалку. Когда мне было объявлено взыскание, я не вольно спросил: "За что?", - последовал ответ: "Посмотрите на подседелки". Да что там говорить, боялись мы Сергея Петровича, но глубоко уважали за профессионализм, преданность военному делу и умение передать свои знания курсантам.
Начальник школы, кажется, его фамилия была Залевский, как ни странно, перед курсантами почти не появлялся, и мы его видели очень редко. А в начале 1923 года он ушел. Кстати, его уход был также незаметен, как и пребывание в должности начальника школы (заглядывал в стеклянную дверь казармы, но зайти не решался). По существу школой руководили комиссар Алмазов и его заместитель Кузьминкин. В начале 1923 года в 4-ю артшколу прибыла большая группа офицеров. Во главе этой группы был и вновь назначенный начальник школы Павел Александрович Кроненберг - человек громадного роста, с обаятельной располагающей улыбкой. За короткий срок он успел завоевать к себе особое уважение всего комсостава и курсантов. Нам, курсантам, импонировало все: и манера разговаривать, и подавать команды, и выступать перед курсантами. Я никогда не забуду его выступления на школьном митинге по случаю убийства Воровского. Он говорил так убедительно и ярко эмоционально, что, казалось, скомандуй он немедленно идти в атаку и никто из нас не дрогнул бы, идя на верную смерть. Таким я помню Павла Александровича Кроненберга. Последний раз я виделся с ним в Татищевских лагерях, под Саратовом, где я, уже будучи слушателем, выпускного курса Артиллерийской академии им. Дзержинского, участвовал в больших учениях по артиллерийскому обеспечению ввода в прорыв танковой группы дальнего действия. В ту пору он был командиром стрелковой дивизии на Урале и, как мне стало потом известно, при возвращении с этих учений, он погиб в железнодорожной катастрофе.
Довольно популярной личностью в нашей артшколе был и завхоз (так раньше называлась должность заместителя по тылу) Владимир Николаевич Кодрян. Полковник царской армии, начальник Петроградского арсенала, по своей натуре человек весьма деятельный и активный, он по призыву Советской власти пришел в Красную Армию. Благодаря его энергии и инициативности, очень многое делалось для улучшения быта курсантов и командиров. Он любил приходить к курсантам с хорошими новостями. Как-то, собрав возле себя большую группу наших ребят, заявил "Я получил на всех курсантов новые ботинки, но, благодаря соответствующей "операции", каждому из вас, - здесь он многозначительно прервал фразу, словно нарочно испытывая наше терпение, - будут пошиты сапоги по мерке!". Такое сообщение, безусловно нас обрадовало, так как. артиллеристу-коннику ботинки с обмотками явно не годились (на ботинки шпоры не оденешь). Мы дружно заорали: "Качать Владимира Николаевича!". Качать пришлось не один раз, так как тут же он сообщил нам о предстоящей выдаче еще и суконных брюк и другого обмундирования.
Не забыть и его "операцию" с котлами парового отопления, которые он продал некоему Нейману и получил за это значительную сумму денег для хозяйственных нужд. Но когда Нейман пригнал большое количество лошадей для транспортировки этих котлов, то Кодрян заявил ему, что выдачу этих котлов запретил начальник школы и деньги он возвращает, предварительно пустив их в оборот.
А вообще о Кодряне ходило по школе множество всяких легенд. Мы знали, что все, что он ни делал, было во благо курсантов. Поговаривали, будто перед любой сделкой он заезжал к прокурору для согласования и обязательно в церковь, где покупал самую дорогую свечу, ставил её Николаю Угоднику, обходил по периметру всю церковь, целуя каждую икону, и только после этого, ехал заключать различные договора. Эту слабость мы ему прощали, потому что. знали его как очень старательного и, безусловно, честного хозяйственника.
Особым уважением у курсантов пользовался старший повар Арефьев, главным качеством которого было то, что при раздаче пищи для него все были равны и каждый получал равную порцию в котелок. Ну а единственной его слабостью, перед которой он не мог устоять, было сочувствие курсантам, отбывающим наказание на школьной гауптвахте. Он всегда что-нибудь да прибавлял им в котелок, приговаривая: "Арестантов нужно кормить хорошо".
Весной 1923 года мы впервые вышли в лагерь, который находился в Дарнице. Место нашего лагеря было там, где сейчас химический комбинат. В то время это было песчаное место с небольшим ельником, здесь размещался палаточный лагерь, артиллерийский парк и коновязи для лошадей. Недалеко от лагеря, ближе к Днепру, был район огневых позиций, а ближе к Броварам, на так называемом Царском валике, как именовалась возвышенность, располагались наблюдательные пункты. Боевые стрельбы мы вели вдоль Броварского шоссе. Кстати, Дарница в ту пору не входила в черту города и добираться к ней приходилось через мост, в 1920 году разрушенный белополяками и восстановленный с помощью бревен и досок. Поэтому, следуя в лагерь через мост, мы пропускали каждое орудие по отдельности, опасаясь, что батарейную колонну из четырех 76-мм орудий он не выдержит. Сейчас на этом месте мост имени Патона.
В Дарницком лагере обычно стояли артиллерия 45-й дивизии, Одесская школа тяжелой артиллерии и ряд других частей. Все занятия, как правило, проводились в поле. Ими, как правило, руководили курсовые командиры, преподаватели с нами не выезжали, и это, на мой взгляд, было недостатком. На боевых стрельбах они могли бы значительно повлиять на уровень артиллерийско-стрелковой подготовки. Хотя, справедливости ради, следует отметить, что наши командиры были высокими профессионалами и теоретические занятия с нами проводили на должном уровне. В то время здание артшколы было на окраине города и до ближайших домов Соломенки было около километра.
В здании, где теперь размещается штаб ККВО, была 5-я пехотная школа, которой в ту пору командовал Радецкий. Мы, курсанты - артиллеристы и пехотинцы, встречались, дружили. Но не обходилось и без шуток. Проходя строем мимо пехотной школы, обязательно запевали куплет старой песни артиллеристов, которая перешла к нам в наследство от царской армии. Там были такие слова:
Не по гражданскому в карете,
Не по пехотному пешком,
К венцу поедем на лафете,
Орудье легкое возьмем.
Возьмут нагайки ездовые,
Шестерка понесет в карьер,
Пускай наденет мои шпоры
пехотный унтер-офицер.
Нам почему-то хотелось подразнить наших товарищей- пехотинцев, хотя это было, пожалуй, даже глупо, но молодость и задор брали свое. Чтобы выработать у нас настоящую боеготовность, очень часто начальник школы объявлял учебные тревоги. Школьный трубач по существу и жил в помещении дежурного по школе, а вернее, почти никогда не покидал его. И потому побудки он делал как бы спросонья, но, когда ему подавалась команда трубить тревогу, то он преображался, становился неузнаваемым! Сигнал тревоги он исполнял с особым старанием, вкладывая все свое искусство, и действительно, ему удавалось своим сигналом создать именно тревожную обстановку, которая охватывала каждого курсанта.
Но самое интересное то, что сигнал тревоги воспринимали даже лошади, и когда мы прибегали на конюшню, корневые лошади, на которых одевались довольно тяжелые хомуты, сами опускали головы, чтобы ездовому было легче. После мы карьером мчались в артиллерийский парк, где размещались орудия и зарядные ящики. Между прочим, многие курсанты ухитрялись завершать подготовку лошадей прямо на скаку, и в этом всегда отличался курсант Сапожнов, который проделывал это мастерски. Прибыв в артиллерийский парк, запрягали орудия и батарея была готова. Тогда верхом к нам выезжал начальник школы и, как правило, благодарил курсантов за лихой выезд по тревоге, после чего следовала команда "Отбой". Привыкнув к такому порядку, некоторые курсанты, стараясь быстрее выскочить по тревоге, даже пренебрегали тем, чтобы подвернуть теплые портянки и захватить перчатки. И вот в один из студеных зимних дней, неожиданно мы не услышали, как всегда, благодарности начальника школы за лихой выезд по тревоге, а вместо нее прозвучала команда: "Справа поорудийно за мной, шагом марш!" В районе Жулян мы развернулись в боевой порядок и началось полевое учение, которое продолжалось в течение нескольких часов. И вот тут-то многие курсанты пожалели, что они выехали по тревоге не очень подготовленными. Это послужило нам хорошим уроком на будущее.
Вспоминаются мне курсантские годы, как замечательное время, хотя, откровенно говоря, было и голодно, и холодно, но в дружной курсантской семье невзгоды быстро забывались. К тому же день ото дня страна восстанавливалась и набирала силу. Как тут не вспомнить поэтические строки:
Эх, коммунисты, публика,
Все мыслят об одном:
Жила бы Совреспублика,
А мы- то проживем...
Никогда мне не забыть и тот день, когда умер В.И. Ленин. А было так, в этот день после занятий я был уволен в город и отправился на Соломенку к товарищу, который работал на железной дороге. Мать его Анастасия Михайловна меня очень любила, и в этой семье я был как родной. Моего друга Василия дома не оказалось, хотя с работы он уже должен был вернуться. Анастасия Михайловна стала угощать меня чаем. В это время заходит милиционер и, обращаясь к хозяйке говорит, что нужно повесить траурный флаг, ведь умер Ленин. Услышав такое страшное сообщение, я окаменел и первая мысль была: что же мы будем Делать без Ленина? Быстро одевшись, я побежал в школу, где уже все знали о постигшем нас большом горе. Все курсанты стали хмурыми, исчезли с лиц улыбки, каждый из нас, прежде всего, думал о том, что в это тяжелое время должна быть высокая готовность нашей Красной Армии и курсантов выступить на защиту нашей советской Родины. Через некоторое время лучшие из курсантов - коммунисты были вызваны в канцелярию батареи, где им было объявлено, что они сегодня вечером должны отправиться в Москву для участия в похоронах В.И.Ленина.
В те дни даже в Киеве стояли сильные морозы, поэтому каждый из нас предлагал командированным теплые вещи, то шерстяной свитер, то теплые перчатки. И вот настал день похорон. Вся школа была построена в конном строю и походным маршем направилась в район завода "Большевик", где наш строй окружили рабочие. Они стояли возле наших орудий, словно символизируя единство армии и народа. Но самым запоминающимися и очень тяжелыми минутами были те, когда одновременно раздались заунывные гудки всех заводов, фабрик и паровозов. В этот момент всем стало особенно тягостно. С началом протяжного траурного крика многих тысяч гудков была подана команда "Смирно", а все рабочие, стоявшие возле нас, несмотря на сильный холод, обнажили головы. Прошло немного времени и мы узнали о смерти нашего наркома М.В. Фрунзе. Конечно, его смерть была большой потерей для Красной Армии, но она ни в какой мере не была сравнима со смертью В.И. Ленина.
Как-то секретарь комсомольской организации батареи Николай Балашов предложил мне после занятий отправиться в райком комсомола к секретарю Ивану Сухорукову, нужно было помочь организовать при райкоме военный уголок, который должен был стать центром военной подготовки комсомольцев района. С этой целью в доме на бульваре Шевченко, рядом с райкомом комсомола была отведена хорошая комната. Я подобрал себе в помощь курсанта Александра Широкова, хорошего художника, который с охотой взялся за работу по оформлению военного уголка. Обратившись к помощнику комиссара школы, я попросил его выделить для нашего детища образцы вооружения, на что тот с охотой откликнулся. В результате за короткий срок в военном уголке было собрано все необходимое для занятий с комсомольцами района по военной подготовке. Бюро комсомольской организации батареи выделило нескольких курсантов, которые вместе со мной дежурили в военном уголке - проводили занятия с молодежью.
По вечерам в военном уголке собирались комсомольцы, с интересом изучали оружие. Чуть позже с ребятами стали заниматься даже некоторые преподаватели артшколы. Очень высоко оценили ношу работу, как в райкоме комсомола, так и в комсомольской организации артшколы. Военной подготовкой комсомольцев постоянно интересовался секретарь райкома Ваня Сухоруков, с которым мы крепко подружились. С особой теплотой вспоминая друзей юности, невольно думаю, что наша молодость - это не только учеба и кипучая общественная деятельность. Это еще и досуг, общение. Телевизоров тогда не было, кино было экзотикой, художественной литературы и той в те далекие времена не хватало. Но у нас в батарее организовывались громкие читки вслух. Так по вечерам мы с наслаждением слушали курсанта Никитина, который пытался с артистизмом, в лицах, читать "Войну и мир".
Любили мы и художественную самодеятельность, душой которой был режиссер-постановщик Леонтий Максимович Егорычев. Помню постановку спектакля "Адвокат Пантелей", в которой я изображал мальчика. Курсант Алексей Жданов очень хорошо декламировал стихи, а примадонной у нас была Аида Каменцева, дочь преподавателя стрельбы. Наш Леонтий Максимович увлекался художественным стилем Всеволода Мейерхольда. Постановки драмкружка пользовались в артшколе большим успехом. В школе в особой чести был конный спорт, благодаря руководителю по конной подготовке Александру Семеновичу Божко. В то время основным средством тяги в артиллерии была лошадь, поэтому мы хорошо понимали, что умелое владение конем обеспечивало маневренность артиллерии.
Многие из нас, кроме обязательных занятий по конному делу, занимались в специальной конно-спортивной группе. Мы усердно тренировались в выездке, преодолении препятствий и подготовке к гладким скачкам. Конный спорт настолько нас увлекал, что все свободное от занятий время мы проводили в манеже и на скаковом круге, который был оборудован непосредственно против здания школы. Сейчас на этом месте выстроено здание высшей школы милиции. В выходные дни в школьном манеже устраивались различные состязания выступления по фигурной езде, конкурсы - пикник, рубка лозы и бой султанчиков, во всех этих видах состязаний я был непременным участником. В летние месяцы мы даже принимали участие в гладких скачках на Киевском ипподроме, который был на Печерске. К этим скачкам мы очень старательно готовились под непосредственным руководством Александра Семеновича. Он был настолько опытным наездником, что я, выполняя все его рекомендации, обязательно скачку выигрывал.
Годы учебы пролетели быстро и осенью 1926 года мы, курсанты, готовились к выпуску, с нетерпеливым волнением ожидая предстоящее назначение. Для того, чтобы распределение было справедливым и объективным, составлялся список старшинства, и по этому списку каждый из выпускников лично выбирал себе место службы. Мы, вместе с моим другом, курсантом Степановым, выбрали 56-й артполк, который стоял в Пскове и входил в состав Ленинградского военного округа. Завершая учебу в артшколе, мы уже тогда в душе мечтали со временем попасть в Артиллерийскую академию. Поэтому выбор - поближе к Ленинграду - нас устраивал. Но на следующий день меня вызвали в строевой отдел и объявили, что вторая вакансия (а я шел после Степанова) в 56-й артполк, со школы снимается, и я должен выбирать другую. Причем, взять свободную, никем не занятую вакансию в 16-й стрелковой дивизии имени Киквидзе, расположенной в городе Старая Русса. Эта дивизия тоже входила в состав Ленинградского военного округа и я сразу согласился. Разумеется, мне, коннику, служба в стрелковом полку не очень импонировала, но ничего не поделаешь, такова судьба.
на главную Далее по книге В начало книги Фотографии из книги еще история