Григорий КИСУНЬКО,
генерал-лейтенант в отставке, член-корреспондент РАН
СЕКРЕТНАЯ ВОЙНА
Из воспоминаний Генерального конструктора противоракетных систем

/Молодая Гвардия - окончание/

3.

Летом 1961 года на полигоне в моем кабинете появился незнакомый мне человек, представился, что он - Плешаков Петр Степанович, прибыл сюда для испытаний средств преодоления ПРО, просит моего содействия. Будут запущены на противоракетный полигон баллистические ракеты, оснащенные надлежащим образом, и надо посмотреть, как это отразится на работе радиолокаторов системы "А".
Я согласился помочь, но попросил, чтобы меня ознакомили с тем, что представляют собой средства преодоления ПРО, "которыми вы хотите забить наши локаторы". Плешаков замялся, но я сказал, что проводить испытания кота в мешке мы не будсм. Тогда, ссылаясь на секретность, он согласился ознакомить со своими изделиями только одного меня и тут же на словах рассказал идею построения этих изделий, разрабатываемых под шифрами "Верба", "Кактус" и "Крот".
Первым испытывалось изделие "Верба" - ложные цели надувного типа. Из рассказов Плешакова я понял, что отраженные от них радиосигналы будут более спокойными, чем быстро пульсирующие сигналы от головки и корпуса баллистической ракеты. Этот признак "Вербы" был указан в инструкции операторам радиолокаторов, так что с учетом запрета на захват "вербовых" сигналов в остальном работа операторов ничем не должна отличаться от работы по привычной для них парной цели: головная часть - корпус. После множества проведенных пусков операторы безошибочно научились различать друг от друга сигналы от головной части и корпуса, по признакам, которые постигаются только опытом и не могут быть описаны словами. Поэтому в инструкциях мы и не пытались давать такое описание. Однако на этот раз командование полигона потребовало от меня ввести его в инструкцию. Я попытался записать, что "захвату на автосопровождение подлежит сигнал, который по опыту предыдущих работ идентифицируется как сигнал от головной части". Но полигон стоял на своем: давай признаки. И я сдался, записав в инструкцию, что "захвату на автосопровождение подлежит тот из двух "невербных" сигналов, который соответствует объекту, летящему впереди другого". Этот признак не исключал возможности ошибки, так как при определенных пространственных ракурсах корпуса во время его увода он мог оказаться на траектории и впереди головной части. Однако при любых условиях за "Вербу" мы не зацепимся, и я дал команду готовить противоракету для стрельбы по "вербной" ракете Р-5. Независимо от того, поразим ли мы головную часть или корпус,- все равно это будет вещественное доказательство того, что от ложных целей мы благополучно отделались.
Во время работы по "вербной" Р-5 с локаторов на центральный пульт системы "А" по громкоговорящей связи шли взволнованные доклады: "Сработали по инструкции, но надо явно наоборот!" Но центр отвечал: "Прекратить разговоры, выполнять инструкцию!" Между тем все шло четко, по боевому алгоритму системы "А". Вот уже зарычали в динамике ЭВМ подшиваловские итерации, сейчас на табло высветится "Пуск", и противоракета устремится на перехват... корпуса Р-5. И тут мне подумалось, что это даже к лучшему, что мы сейчас жахнем по корпусу, в котором наверняка есть остатки топлива, последует их взрыв в точке встречи, и это будет полезное зрелище для незадачливого Плешакова, чтоб знал, какие могут быть на вербе груши. Так оно и произошло, и на этом закончились испытания "Вербы". Таким было начало нашего знакомства с будущим заместителем министра, а затем и министром радиопромышленности СССР.
Я, конечно, мог отказаться вести работы с изделиями Плешакова, ссылаясь на то, что в нынешнем их виде средства системы "А" не рассчитаны на работу в условиях помех, что помехозащищенность средств ПРО видится нам как фундаментальная задача специальной программы дальнейших работ. Можно было сослаться на отсутствие указаний сверху, на отсутствие программы и методики проведения работ с этими изделиями. Можно было затеять бумажную волокиту по любому из этих синодов, но мне представлялось более эффектным без бумаг, прямо на "железках" системы "А", отучить и Плешакова, и тех, кто его подослал, соваться к нам с халтурными помехами.
Между тем академик Александр Львович Минц после пуска четвертого марта стал жаловаться в различные московские инстанции на то, что я в системе "А" игнорирую его РЛС ЦСО-П, не включаю ее в комплексные работы. 
(ЦСО-П, ЦСО-С, РО-1, РО-2 - условные наименования (шифры) различных типов радиолокационных станций)
На многочисленные звонки по этому поводу из Москвы я отвечал, что готов хоть сию минуту провести пуск баллистической ракеты при подключенной к системе станции Минца, пусть Александр Львович сам назначит время ее готовности к такой работе. Однако и военные, и сами сотрудники Александра Львовича подтвердили, что станция не готова работать в системе "А". Это не было для нас новостью, так как мы располагали записанной на магнитных лентах информацией станции ЦСО-П при ранее проведенных пусках. Так как записи были сделаны факультативно, то я не считал возможным односторонне объявлять официально наши выводы по ЦСО-П, но везде, где мог, заявлял, что для системы "ИС" эта станция непригодна. Однако поскольку меня никто об этом не спрашивал, то мои заявления воспринимались как "подрывная деятельность" против системы "ИС". Видимо, чтобы пресечь такую деятельность и при "встряхивающем" действии пуска 4 марта, был ускорен выпуск Постановления ЦК КПСС и Совмина СССР о создании системы "ИС" (истребитель спутников) с использованием в ней ПК ЦСО-П. Этим как бы подводилась черта под словесными баталиями и давалось "добро" на бессмысленные затраты срсдств на негодные РЛС, прототип которых вскормлен формально в составе системы "А", то есть под моим - как ее Генерального конструктора-ведением. Дело оборачивалось таким образом, что я уже не имел права не объявить официально имеющиеся у меня данные о неудовлетворительных точностных характеристиках станции ЦСО-П. Тем более что ровно через год А. Л. Минцу удалось "пристроить" эти же станции и для районов раннего предупреждения о ракетном нападении в районе Мурманска и Риги (РО-1 и РО-2).
Летом 1962 года Янгель начал запускать с Капъяра первые искусственные спутники Земли (ИСЗ) серии "Космос", предназначавшиеся согласно нашему заданию в качестве мишеней для проверки функционирования радиолокационных средств ПРН. Я решил использовать эти пуски для сравнения точностей построения траекторий ИСЗ по данным каждой РЛС системы "А". Это было нетрудно сделать, так как координатная информация от всех РЛС, включая и ЦСО-П, поступала на центральную ЭВМ и там регистрировалась на магнитных лентах.
Результат обработки этой информации был ошеломляющим для ЦСО-П: при каждой проводке ИСЗ по ее данным получалась траектория, пролонгация которой врезается в землю. То есть как будто это не ИСЗ, а баллистическая ракета! Это значит, что с такими станциями узлы РО-1 и РО-2 могут из-за пролета ИСЗ выдать ложную ракетную тревогу!
Эти данные наряду с данными по другим РЛС системы "А", подкрепленные конкретными цифрами, включались в шифровки за подписями начальника полигона и моей. По логике здравого смысла из этих данных следовало, что принятые постановления об "ИС", РО-1 и РО-2 ошибочны. Но сработала логика круговой поруки заказчика и военно-промышленного комплекса: генералом Червяковым полигону было категорически запрещено отправлять шифртелеграммы с данными о результатах проводок ИСЗ станцией ЦСО-П.
То, что свершилось 4 марта 1961 года, воспринималось создателями и испытателями системы "А" с чувством глубокого морального удовлетворения от добротно сделанной работы, от успеха в творческих поисках, в самозабвенном труде в НИИ, КБ, на заводах, в Богом забытой пустыне, без отпусков и выходных, в отрыве от семей, сутками напролет без сна и отдыха. Но выражались эти чувства с технарской сдержанностью, с достоинством, как будничное дело, но с пониманием того, что сделан лишь начальный первопроходческий шаг к самой сложной военно-технической проблеме двадцатого столетия. Но в ОКБ-30 (особом конструкторском бюро) сильнее всех этих чувств был взрыв возмущения учиненным над ним произволом, направленным на развал тематики ПРО. Было собрано экстренное партсобрание, которое потребовало снятия навязанного ОКБ начальника и выделения ОКБ-30 с тематикой ПРО в самостоятельную организацию. Копия решения была направлена в партком предприятия и в ЦК КПСС. По этому решению началась "битва" между партбюро ОКБ-30 и парткомом предприятия - все с обменом решений, направляемых в копиях в ЦК КПСС. Наконец, в августе 1961 года был подписан документ о принципах выделения ОКБ-30 из КБ-1. При посредничестве зам. министра В. А. Шаршавина его подписали Расплетин и Чижов - со стороны КБ-1 и я - со стороны ОКБ-30. Договорились позднее (в связи с отпусками) приступить к фактическому выделению ОКБ-30. Мог ли я предполагать, что это был маневр, рассчитанный на возобновление игры с центра поля после передышки? Да, это был маневр тех самых злокозненных высокоорганизованных сил, которые противодействовали созданию системы "А", ждали провала ее, считая, что "это такая же глупость, как стрельба снарядом по снаряду". Я опасался, что после 4 марта эти силы будут еще агрессивнее и изощреннее мешать продвижению того дела, началом которого явилась система "А". Ибо благодаря первым успехам этого дела оно в воображении вчерашних скептиков уже перестало быть глупостью, превратилось в мираж уплывающего от них престижного казенного пирога, и они, движимые воспаленной алчностью и корыстолюбной завистью, изо всех сил начнут работать локтями, пробиваясь к этому пирогу. Горько и обидно писать об этом, но, увы, мои опасения более чем оправдались. Дело, начатое в системе "А",- поражение баллистических ракет безъядерными противоракетами,- не получило продолжения и преемственного развития в наших работах по проблематике ПРО. Оно было задушено и предано забвению невежественными охотниками до легких противоракетных хлебов и пирогов, способными лишь заглатывать зарубежную дезинформацию либо зарубежные идеи, отработавшие свое и за ненадобностью выброшенные на свалку.
Но я, конечно, не мог даже на секунду помыслить о возможности такого жуткого финала, когда 31 августа докладывал Президиуму ЦК КПСС о результатах работ, выполненных на средствах системы "А", и об уточнениях тактико-технических характеристик системы ПРО Москвы. Проект представленного при этом докладе постановления был принят, и в нем был даже пункт о представлении к награждению орденами и медалями СССР наиболее отличившихся участников создания и испытаний системы "А". Впрочем, этот пункт никто не собирался выполнять, так как руководство головного министерства в лице самого министра Калмыкова было против него. И, конечно же, не мог я подозревать, что моим "родным" Минрадиопромом имеете с неугомонным Челомеем готовится мощная торпеда против всего, что записано в этом постановлении. И будет ей название - система "Таран".
...Впервые фамилию Челомея я услышал в июне 1960 года на собрании отделения технических наук Академии наук СССР, посвященном очередным выборам в члены-корреспонденты и действительные члены (академики). Академик А. А. Благонравов зачитал фамилии выдвинутых кандидатов, среди которых был и "известный конструктор летательных аппаратов член-корреспондент Академии наук СССР Владимир Николаевич Челомей". Я бы и не обратил внимания на эту кандидатуру, если бы не одно, показавшееся мне странным, обстоятельство: специалист по механике выдвинут на избрание в академики по математике. Я вообще впервые, после избрания меня в членкоры в 1958 году, присутствовал на выборах, не знал положения о выборах, думал, что это такая же примерно процедура, как выборы в профсоюзной организации. Не знал я и того, что голосовать будут только академики, и поэтому не очень даже прилично членкору высказывать свое мнение по кандидатам в академики. Более того: я первым взял слово при обсуждении и заявил, что В. Н. Челомея надо избирать по специальности "механика", а не "автоматика". Когда я сел, сидевший рядом со мной Сергей Павлович Королев тихонько сказал мне: "Ну и мудрец же ты, Грыша (он так и назвал меня по-украински через "ы" и на "ты", чего никогда не делал раньше): ловко ты отвел кандидатуру Челомея". Я искренне удивился, сказал, что никакого отвода я не имел в виду. Тогда Сергей Павлович объяснил мне, что по механике вакансии не объявлялись, и потому выборы по этой специальности проводиться не будут. Таковы уставные правила. Я сказал: "Тогда и нечего было ему выдвигаться".
После меня поспешно поднялся с места зав. отделом ЦК КПСС по науке членкор В. А. Кириллин и сказал, что Челомей - ученый широкого профиля и практически много занимается проблемами автоматики, поскольку она широко применяется в современных летательных аппаратах. Прозрачно намекнул, что ЦК может выделить дополнительные вакансии, чтобы, кроме Челомея, можно было избрать и других кандидатов по автоматике. Голосование показало, что устами новичка-членкора глаголила истина: в первом же туре на объявленную вакансию по автоматике был избран Вадим Александрович Трапезников, директор института автоматики и телемеханики АН СССР. На дополнительно раздобытую Кириллиным вакансию был избран Борис Александрович Петров, впоследствии - председатель "Интеркосмоса". Предложение попросить в ЦК еще одну вакансию для оставшегося единственного кандидата (Челомея) академики отвергли, заявив, что на этот раз откажутся от участия в голосовании, один из них даже заявил, что все это начинает походить на балаган.
Это происходило летом 1960 года, а год спустя, 31 июля, мне позвонил по "кремлевке" Сергей Павлович и предложил встретиться. Место встречи - в переулке у "устиновского" входа в Миноборонпром. К нему почти одновременно причалили Королев на ЗИС-110, я-на ЗИМе. Сергей Павлович выпроводил своего водителя к моему - мол, у вас и у нас найдется о чем поговорить. Потом поднял стеклянную перегородку, отделяющую пассажирский салон ЗИСа от водителя, в лоб поставил мне вопрос:
- Григорий Васильевич, до каких пор мы будем терпеть этого бандита - Челомея?
- А что мы можем сделать? Он не один и действует через подручных и всевозможных подлипал.
- Давайте напишем вместе письмо в ЦК.
- Но оно все равно попадет к Хрущеву.
- Хрущев - это еще не ЦК,- сказал Сергей Павлович. Сергей Павлович вел разговор твердо и решительно, и я понял, насколько допекла его проводимая с одобрения Хрущева "всеобщая челомеизация" ракетно-космической техники. Ставка делалась на то, чтобы прибрать к рукам Челомея вспаханную и засеянную Королевым и Янгелем ракетно-космическую целину. Мне довелось присутствовать на ряде совещаний, проводившихся Никитой Сергеевичем в присутствии в качестве статистов Л. И. Брежнева и Ф. П. Козлова. На этих совещаниях Челомей выступал со своими прожектами "универсальных" ракетно-космических систем с иллюстрацией на плакатно-ватманской живописи. Причем это все, как правило, сопровождалось указаниями о подключении к ОКБ Челомея работавших с Королевым или Янгелем конструкторских организаций по двигателям, системам управления, без которых разработки Королева и соответственно Янгеля повисали в воздухе. Я случайно был свидетелем очень резкого разговора Королева с Глушко в кулуарах одного из таких совещаний. Сергей Павлович говорил примерно следующее:
"Ничего, мы с Кузнецовым обойдемся и без тебя, но ты еще будешь на коленях просить у меня работу" (подлинные образные выражения я опускаю). Я понял, что Глушко переметнулся на более легкие челомеевские хлеба, оставив Королева без двигателей в его лунном проекте, а Кузнецов - конструктор авиационных двигателей, который по замыслу Королева должен был его выручить в связи с отступничеством Глушко.
Вспомнил я и другой случай, когда Челомей жаловался Хрущеву на Янгеля за то, что тот не разрешает переслать записи, сделанные сотрудниками Челомея при ознакомлении с изделиями Главного конструктора Янгеля. Михаил Кузьмич с ехидцей ответил, что это материалы особой важности, которые выносить с предприятия не разрешено по режиму, но Хрущев его резко оборвал:
- Товарищ Янгель, это секреты Советского государства, а не вашей частной лавочки. Немедленно вышлите их товарищу Чсломею.
Таким образом, не только разрушались сложившиеся у Королева и Янгеля кооперации соисполнителей, но и в открытую воровался научно-технологический задел этих прославленных конструкторов.
Вспоминая все это, я подумал, что слишком большая сила стоит за челомеевщиной и вряд ли ее можно перешибить нашим с Королевым письмом. Но главное - и я об этом прямо сказал Сергею Павловичу,- мы с ним сейчас в разных общественно-весовых категориях: он подпишет письмо, выражая мнение мощной конструкторской организации, мою же подпись от имени КБ-1 легко дезавуирует взгромоздившийся надо мной ответственный руководитель и "сверхгенеральный конструктор". Поэтому я считаю, что с письмом надо повременить, пока я не добьюсь выделения ОКБ-30 в самостоятельную opганизацию. Завтра я уезжаю в отпуск, через месяц вернусь и вплотную займусь этим делом.
- Хорошо,- сказал Сергей Павлович.- А я через неделю запущу человека в космос на сутки ,- это тоже будет аргумент в нашу пользу. Желаю вам успеха.
Мы расстались, а у меня неотвязно вертелась мысль: вот oн запустит человека в космос на сутки, народ будет ликовать и не будет знать, что у инкогнито прославленного творца нашего космического триумфа уже подрезаны крылья и ему уготована перспектива безработного Главного конструктора из-за желания заиметь дорогую космическую игрушку, взыгравшего у капризного недоросля - племянничка богатого дяди. Вроде купринского белого пуделя: хочу! - и баста.
Но если они могут вытворять такое с самим Королевым, то на что могу рассчитывать я? Королев пока что все же остается хозяином в своем ОКБ; хотя от него и отсекают смежные конструкторские организации, по существу являющиеся тематическими продолжениями этого ОКБ, он все же может искать себе новых смежников. Меня же бесцеремонно выдернули из моего ОКБ, подчинив его "Генеральному конструктору систем управления для изделий В. Челомея", а сам я оказался зажатым, как в тисках, между этим самозванцем и его нижеподставленными сообщниками. То есть разгром возглавляемой мной тематики ПРО решили учинить одним махом, путем ее обезглавливания, развалив ОКБ Генерального конструктора. |
Тогда я не мог знать, куда и как повернутся все эти события, но сейчас, оглядываясь в прошлое, можно с полным основанием сказать, что "нет повести печальнее на свете, чем повесть о советской противоракете".


В августе 1961 года Расплетин, Чижов и я подписали согласованный документ о принципах выделения ОКБ-30 из КБ-1 в самостоятельную организацию. Договорились, что после отпусков займемся подготовкой проекта постановления ЦК и Совмина по этому вопросу. Казалось бы, что подведена черта под войной решений партбюро ОКБ-30 и парткома КБ-1. Но, увы, после отпуска Расплетин и Чижов заявили, что ранее согласованный документ они считают ошибочным: выделение ОКБ-30 - это развал КБ-1. Начались новые потоки бумаг в ЦК КПСС от партбюро ОКБ-30 и парткома КБ-1, и после баталий в верхах между сторонниками и противниками самостоятельности ОКБ-30 перед Новым, 1962 годом вышло постановление о выделении из КБ-1 Особого конструкторского бюро № 30 в качестве самостоятельной головной организации по проблематике ПРО.
Весь первый квартал 1962 года ушел на разделительные процедуры, завершившиеся подписанием разделительного акта. Все эти процедуры при поддержке министерства проводились под девизом: "...голым в Африку пущу!" Из исконных производственных площадей КБ-1 ни одного квадратного метра не было выделено новой организации. Занимаемые подразделениями ОКБ-30 помещения подлежали освобождению в оговоренные разделительным актом сроки, так что с выделением ОКБ-30 КБ-1 получило существенное приращение производственных площадей. Из территории КБ-1 для ОКБ-30 был выделен на задворках тесный закуток, на площади которого размещался заброшенный прогнивший деревянный барак, числившийся на генплане как "строение № 42", и строительная площадка будущего лабораторно-конструкторского корпуса, куда нам по его готовности предстояло перебраться. Разрешение на строительство этого корпуса мне пришлось пробивать через три постановления ЦК и Совмина: сначала - разрешение на создание подземного (в целях радиомаскировки) стенда для oтработки сверхмощных передающих СВЧ-устройств; второй раз - разрешение (в целях удешевления строительства) на создание этого стенда в виде надземного (вместо подземного) сооружения, имея в виду применение радиопоглощающих и экранирующих покрытий для радиомаскировки; третий раз - разрешение на пристройку площадью 5000 квадратных метров и стендового корпуса площадью 250 квадратных метров, но это противоречило бы существовавшему запрету на строительство в Москве производственных объектов. В обход этого запрета приходилось не раз прибегать к аналогичным уловкам по принципу - "перекрестить порося в карася". Например, упоминавшийся выше барак, числившийся как "строение № 42", был тесен, а на его месте был построен капитальный многоэтажный корпус,- и все это называлось модернизацией корпуса № 42. Короче говоря, с выделением из КБ-1 к моим обязанностям Генерального конструктора прибавились чисто директорские заботы по созданию с нуля инфраструктурной базы нового предприятия. Причем в этом деле приходилось действовать в основном не с помощью министерства, а вопреки линии, задававшейся лично министром.
Нелегко было всю разрешительно-бюрократическую документацию через аппарат Мосгорисполкома и Совмина выбивать, по существу, втайне от министерства. Но дальше все зависело от выделяемых министерством средств на проектные и монтажно-строительные работы. И здесь я должен с благодарностью вспомнить замминистра по строительству Н.Г. Федорова, который с пониманием относился к нуждам вновь создаваемой организации.
Николай Григорьевич как-то доверительно сообщил мне, что при утверждении планов финансирования строительства по организациям министерства министр практически интересуется только строкой по ОКБ-30, в которой обязательно срезает предлагаемые суммы.
- Чувствуется какая-то предвзятость к вашей организации у министра. Хорошо бы вам поговорить с ним,- посоветовал мне Н.Г.- Постарайтесь наладить с ним отношения.
Впрочем, Николай Григорьевич не стал ждать налаживания отношений, а активно действовал в пределах своих отношений с генподрядчиком. Он звонил по телефону начальнику Главспецстроя и говорил ему примерно следующее:
- Николай Иванович, пусть вас не смущают малые суммы, указанные в титульном списке по объектам Генерального конструктора Кисунько. Министерство гарантирует оплату строймонтажных работ при любом объеме перевыполнения плана, физически возможном для ваших строителей. Гарантию могу подтвердить письменно.
Вообще надо сказать, что аппарат министерства тонко улавливал неприязненное отношение ко мне министра, но именно поэтому большинство "аппаратчиков" старалось всячески помочь мне во всех вопросах, касавшихся ОКБ-30. Постоянно, по-отечески, а не только по служебной обязанности помогал мне наш симпатичный "дед" - замминистра Шаршавин. Только один стукачишко из курирующего главка настрочил на меня бумагу с обвинением в "незаконном" строительстве складских помещений и автобазы, и мне пришлось помыкаться с Мосгорисполкомом, чтобы получить разрешение на строительство этих объектов.
Однако главные направления интриг против меня находились не в хозяйственной, а в научно-технической сфере. Они были нацелены на то, чтобы соблазнить военного заказчика на якобы более перспективные, более прогрессивные и более экономичные варианты построения ПРО, чем то, что отрабатывалось в ОКБ-30.
Первой акцией "противоракетного антикисунькизма" явилась запись в постановлении ЦК КПСС и Совмина СССР, предусматривавшем разработку по предложению Минрадиопрома (Калмыков, Расплетин) универсальной противоракетно-противосамолетной передвижной (автомобильного типа) системы С-225. Эта акция сразу же ставила под сомнение целесообразность продолжения только что начатых работ по созданию первой отечественной системы ПРО для защиты Москвы: вместо строительства громоздких дорогостоящих сооружений по проекту Кисунько - не лучше ли подождать и потом развернуть вокруг Москвы стрельбовые комплексы системы С-225, предлагаемые Генеральным конструктором Расплетиным? Заманчивость такой идеи усугублялась заверениями разработчиков системы С-225, что эти комплексы проектируются в расчете на то, что они должны работать по целеуказаниям от РЛС раннего предупреждения узлов РО-1 и РО-2. Получалось так, что система ПРО, построенная на комплексах С-225, не потребует специальных РЛС ПРО! Сторонники этой идеи в упор не замечали зафиксированных на полигоне фактов, описанных мною в предыдущей главе, из которых следовало, что РЛС, сооружаемые в узлах РО-1 и РО-2, не пригодны ни для предупреждения, ни для ПРО, что именно станции обнаружения, создаваемые для ПРО, позволят одновременно выполнять и задачи предупреждения. Я был поражен, когда один из высокопоставленных представителей военного заказчика доверительно мне сказал следующее: "В принципе вы правы: станции А.Л. Минца - не фонтан, но они просты, дешевы и могут быть созданы быстрее, чем станции ПРО; американцы их засекут своими спутниками-разведчиками, и им не придет в голову мысль о том, что эти станции, как вы говорите, ни на что не годны. Неэффективность узлов РО-1 и РО-2 выявится только в ядерной войне, но если это, не дай Бог, случится, то некому и некого будет привлекать к ответственности". Короче говоря: под видом оборонных объектов гони любую туфту, лишь бы обмануть вероятного противника и получить правительственные награды,- таков был беспредел цинизма, который скрывался за квази-научной демагогией моих конкурентов и оппонентов в проблематике ПРО - СПРН. И эта демагогия в виде сказочки о простой, дешевой системе ПРО в составе минцевских узлов РО-1 и РО-2 и расплетинских стрельбовых комплексов С-225 пошла гулять по московским высокономенклатурным кабинетам. И высокочиновные дубы верили обещаниям двух академиков! Если же до них доходили отголоски моей критики узлов РО-1 и РО-2, то их вполне устраивало разъяснение А.Л. Минца: мол, в этих узлax и не нужны локаторы с высокими техническими характеристиками, ибо их задача - выдать "звоночек" Генштабу и правительству о начале ракетного нападения. А каковы могут быть наши ответные меры по этому "звоночку", когда неизвестно, откуда, по каким нашим объектам и в каких количествах запущены вражеские ракеты, по. каким траекториям и сколько времени осталось до их падения? Нажать кнопки запуска наших ядерных ракет? А если этот "звоночек" окажется ложным? Ведь не раз на полигоне по данным РЛС ЦСО-П траектория ИСЗ выдавалась как траектория баллистической ракеты! И, конечно же, от такого "звоночка" не может быть и речи о целеуказаниях стрельбовым комплексам С-225. Но никто в эти технические тонкости не хотел вникать ни в управлении военного заказчика, ни в ВПК, ни и ЦК КПСС. Мои же попытки привлечь внимание к этим вопросам встречались с нескрываемым раздражением, как проявление "хохлацкого упрямства".
И все же этот альянс двух академиков, поддерживаемый структурами военно-промышленного комплекса, являлся лишь предтечей куда более опасного для работ в общ и ПРО высокоорганизованного авантюризма по типу ранее упоминавшейся системы "Даль", который по возможным затратам можно было бы оценить как "Даль" в квадрате, если не в кубе. И почерк в провоцировании этой авантюры был "минцевский", с той лишь разницей, что на заглавную роль в нее был втянут (аналогично С.А. Лавочкину) Генеральный конструктор В.Н. Челомей. Называлась эта авантюра системой "Таран".
Система "ИС" (истребитель спутников) была лишь первой ласточкой в амбициозных притязаниях В.Н. Челомея на ракетно-космическую тематику. Причем в интересах создания противоспутникового космического аппарата в подчинение В.Н. Челомея в качестве филиала возглавлявшегося им ОКБ-52 было передано ОКБ-301 (покойного С.А. Лавочкина) с опытным заводом.
Основными же минами в предложениях В.Н. Челомея, заложенными под тематику главных конструкторов С.П. Королева и М.К. Янгеля, были предложения о создании трех видов ракет: УР-100, УР-200 и УР-500 - "три урки". УР-100 предлагалась как массовая МБР с ампулизированными компонентами для жидкостно-реактивного двигателя. О ракетах УР-200 и УР-500 заявлялось как о мощных носителях для вывода космических аппаратов в околоземный космос.
Я никак не мог понять, почему на "совещания" по "уркам", проводившимся Н.С. Хрущевым прямо на фирме В.Н. Челомея, приглашали, кроме "баллистических" конструкторов, и меня. Может быть, потому, что на Н.С. Хрущева произвел впечатление научно-документальный фильм "Система А", который был продемонстрирован ему 17 апреля 1962 года, в день рождения Никиты Сергеевича? Не могло мне прийти в голову, что где-то уже состоялся сговор о "челомеизации" работ в области ПРО. (Слово "совещание" я беру в кавычки, ибо на самом деле это были доклады Челомея и его диалоги с Хрущевым в присутствии безмолвствовавших Л.И. Брежнева и Ф.Р. Козлова, а также приглашенных министров и главных конструкторов, которым тут же мог давать распоряжения Н.С. Хрущев.)
Однажды случилось так, что я из-за несвоевременного оповещения прибыл на очередное такое совещание с небольшим опозданием. Меня встретили и проводили в зал заседаний, где были развешаны выполненные на ватмане иллюстрации к докладу Челомея, но, к моему удивлению, в зале, кроме меня, оказался только один человек, рассматривавший эту плакатную живопись,- Михаил Кузьмич Янгель. Здороваясь, он с иронией спросил меня, указывая на один из плакатов:
- Это твоя система?
На плакате была изображена предельно примитивная схема перехвата баллистической ракеты другой ракетой. Почти детская картинка. Указывая на ракету-перехватчик, я ответил Янгелю в тон его шутке: |
- Но как в моей системе очутилась вот эта твоя ракета? Помнится, у меня была прописана ракета П.Д. Грушина с пороховым ускорителем. |
В это время к нам подошел сотрудник (вероятно, из режимной службы) и пригласил нас пройти в дверь, ведущую в соседнее помещение. Там оказалось застолье, во главе которого восседал Никита Сергеевич, слева от него - Ф.Р. Козлов, справа - Ч. И. Брежнев и В.Н. Челомей. Перпендикулярно столу президиума, образуя букву П, располагались два стола, за которыми сидели приглашенные на совещание...
По окончании застолья началась деловая часть совещания. Его главная - можно сказать, сенсационная - часть была посвящена предложению В.Н. Челомея о создании системы ПPO от массированного ракетно-ядерного удара со стороны США (условное наименование - система "Таран"). Основные принципы построения этой системы выглядели настолько просто, что у дилетантов не мог не возникнуть вопрос: "Как до него никто не додумался раньше? Хотя бы тот же Кисунько, который уже седьмой год мудрит вокруг да около ПРО".
И в самом деле: разве не заманчиво предложение использовать в качестве противоракеты баллистическую ракету УР-100? Только при этом надо ее нацеливать не на наземную цель, а в вычисленную точку перехвата баллистической цели и рассчитывать, чтобы боеголовка УР-100 пришла в эту точку одновременно с боеголовкой вражеской ракеты. Вроде как с охотничьим ружьем: хочу-стреляю по наземной дичи, хочу- влет по уткам. Все очень просто: для ПРО "Таран" никаких иных ракет, кроме УР-100, не потребуется.
Единственным новым объектом в системе "Таран" будет многоканальная РЛС ЦСО-С, вынесенная на 500 километров от Москвы в ракетоопасном направлении (в сторону Ленинграда). Но данным этой станции, работающей на волне 30 см, будет осуществляться обнаружение баллистических ракет, пролонгация координат точек перехвата и моменты прихода целей в эти точки. Станция ЦСО-С будет включаться по тревоге от узлов РО-l (Мурманск) и РО-2 (Рига).
Для поражения боеголовок неприятельских баллистических ракет предполагается оснащать боеголовки ракет УР-100 сверхмощными ядерными зарядами мощностью 10 мегатонн тротила и более. Считается, что радиус поражения целей такими зарядами будет настолько большим, что боеголовки противника будут поражаться при любых их положениях в облаках ложных целей.
Слушая все эти импровизации Челомея, нельзя было не обратить внимания на то, что для его ракетного ОКБ система "Таран" не содержит каких-либо новых задач, поскольку противоракета для "Тарана" ничем не отличается от ракеты УР-100. И в то же время явно угадывается почерк А.Л. Минца: во-первых - монополия на разработку РЛС (РО-1, РО-2 плюс ЦСО-С). Во-вторых-уход от проблемы селекции боеголовок от ложных цепей станцией ЦСО-С в очень сомнительной надежде на спецзаряды противоракет. В-третьих - не менее несбыточные надежды на обеспечение высокоточного пролонгирования пространственно-временного положения баллистических целей по данным ЦСО-С и высокоточной по координатам и времени доставки в пролонгированные точки перехвата боеголовок ПРО, запускаемых по баллистическим траекториям. Пролонгация - любимый конек Александра Львовича еще со времен 1954 года, когда он выступил с заимствованной у П.Н. Куксенко идеей "зональной системы", которую ему удалось пристроить в систему "ИС" для пролонгации траектории ИСЗ-цели по двум радиолокационным засечкам на "иркутской" и "балхашской" ЦСО-П. И сейчас, наблюдая "таранный балаган", я невольно вспомнил историю с "Далью". Очень уж все похоже! Похоже, что и сейчас некая мафия ловко использует в качестве тарана имя В.Н. Челомея (как тогда было использовано имя С.А. Лавочкина) - на этот раз, чтобы пристроить ЦСО-С. И еще вспомнил я изречение А.Л. Минца, когда он приглашал меня войти с ним в альянс по ПРО: "Главное - застолбить за собой проблему, а как строить мост - вдоль или поперек,- потом разберемся". Теперь он вроде бы застолбился и вдоль и поперек: с Расплетиным - по С-225, а теперь и с Челомеем - по "Тарану". Получается очень мощный тройственный союз трех академиков с четкой и весьма заманчивой идеей отражения массированного ракетно-ядерного удара: "Таран" уничтожает основную массу атакующих ракет, а комплексы С-225 добивают одиночные прорвавшиеся сквозь "Таран" баллистические цели. А система А-35 в этом раскладе оказывается никому не нужной, и сам собой напрашивается вывод о том, что надо отменить все постановления, относящиеся к ее созданию. Хотя и без официальной отмены все теперь пойдет в соответствии с изречением того же Минца: "Чтобы начать работу - нужно постановление ЦК и правительства, а чтобы ее остановить достаточно пустить слух". А здесь - не просто слух, а предложение, как принято говорить, маститых ученых, одобренное на высшем государственном уровне. Тем более что артистически разыгранные, рассчитанные на дилетантов "доклады" Челомея и Минца произвели благоприятное впечатление на Хрущева, и он поручил продумать организацию работ по системе "Таран" и внести проект постановления в ЦК КПСС.
Одобрение Н.С. Хрущевым предложений по "Тарану" окрылило тех, кто рассчитывал "заклевать" систему А-35 объединенными силами так называемой научно-технической общественности. Первая попытка такого рода была предпринята еще до выделения ОКБ-30 из КБ-1. Для этого была затеяна волокита с выполнением ранее достигнутой договоренности о выделении ОКБ-30 в расчете на то, чтобы успеть заслушать на НТС КБ-1 аванпроект системы А-35 и с треском его провалить объединенной командой из представителей ОКБ-31 и ОКБ-41. Но те, кто строил такие расчеты, не учли, что аванпроект - не просто груда томов, что за этой "бумагой" - действующая система "А". Поэтому я в качестве вступления к докладу по аванпроекту продемонстрировал для участников заседания НТС научно-документальный фильм "Система А". Заснятые на полигоне киноленты, показывающие работу "Системы А" по перехвату (неядерному) и уничтожению баллистических боеголовок, произвели ошеломляющее действие. Вместо провала защиты аванпроекта, после чего встал бы вопрос не о выделении ОКБ-30, а о его расформировании,- вместо этого проект получил высокую оценку и был одобрен в качестве основы для разработки эскизного проекта системы ПРО Москвы (система Л-35).
Теперь же, когда выделившееся в самостоятельную организацию ОКБ-30 вместе со смежниками было занято разработкой эскизного проекта, мне предстояло пройти через судилище: составленное из куда более представительных заседаний. Это была созданная по приказу министра - председателя Госкомитета по радиоэлектронике В.Д. Калмыкова - межведомственная комиссия под председательством Ф.В. Лукина, хорошо знакомого мне по совместной работе в КБ-1, бывшего главным инженером в этой организации. Сейчас же Федор Викторович уже более двух лет директорствовал в НИИ-37 - головном по разработке системы и станций радиолокационного обнаружения для ПРО (Главный конструктор В.П. Сосульников),-а в порядке разового поручения ему предстояло возглавить межведомственную комиссию из представителей ведущих институтов ГКРЭ и военного заказчика. Официально задача комиссии формулировалась так: "Выработать и представить предложения о направлениях работ в области ПРО". А неофициально, с глазy на глаз, В.Д. Калмыков устно уточнил эту задачу Ф.В. Лукину следующим образом:
Местом работы вашей комиссии и безвыездного проживания всех ее членов, пока не будет подписан ее итоговый докумснт, будет только что построенный новый корпус нашего министерского дома отдыха "Покровское". Он расположен в живописном лесу, примерно в шестидесяти километрах от Москвы по Можайскому шоссе. Постарайтесь, чтобы noсле работы комиссии из можайского леса вместо Генерального конструктора Кисунько вернулся просто генерал Кисунько.
- По ведь Кисунько назначен Генеральным постановлением ЦК и Совмина,- ответил, прикинувшись непонятливым, г It Лукин.
- Ошибаетесь. Судьбы генеральных конструкторов решаются в министерствах. Пример тому - бывший Генеральный конструктор авиационных двигателей академик А.А. Микулин. Он потому и бывший, что на этом настояло министерство.
- Не ломал шапку перед министерством. И заработал на этом инфаркт. Говорят, даже не один.
- Это дело авиационного министерства. А нам вполне хватит признания межведомственной комиссией нецелесообразности продолжения работ по созданию системы А-35, Генеральным конструктором которой является Кисунько. Нет системы - нет и генерального.
- Но чем можно мотивировать такое решение по системе А-35? - спросил Лукин.
- По заданию система А-35 рассчитана на поражение считанного на пальцах количества баллистических ракет, к тому же не оснащенных средствами радиолокационной маскировки. А вот система "Таран" сможет отражать массированный налет баллистических ракет, да еще и с ложными целями. Чем не мотивировка?
- Но в состав нашей комиссии не включен Главный конструктор системы "Таран". Об этой системе нам ничего не известно. Нам нужен обстоятельный доклад о ней.
- Такой доклад для комиссии сделает Александр Андреевич Расплетин. Он теперь Генеральный конструктор по системам управления по тематике Челомея.
Об этом конфиденциальном разговоре с министром мне рассказал Федор Викторович по окончании работы комиссии 26 ноября 1962 года. Свой рассказ он закончил так:
- Как видите, задание министра я не выполнил, и теперь мне придется уходить в другое министерство. Валерия Дмитриевича я знаю очень давно. Знаю, что за ослушание меня ждет расплата министерского калибра. И вам не советую оставаться под эгидой нынешнего нашего министра. Рано или поздно он вас доконает.
Я понимал, что для меня уйти в другое министерство означает бросить на произвол министра систему А-35; мои недруги позлорадствуют: мол, сбежал, расписался в собственном банкротстве, раскрутят "Таран" и сварганят многомиллиардный абсурд по подобию печально знаменитой "Дали". И я ответил Федору Викторовичу, что в моем положении не остается ничего иного, как последовать примеру моего тезки Гришки Незнамова: "Иду туда, куда влечет меня мой жалкий жребий". А жребий мой - А-35. И никуда от этого не денешься.
Сам же Федор Викторович перешел в Госкомитет по электронной технике, возглавлявшийся А.И. Шокиным, на должность генерального директора строящегося центра микроэлектроники - будущего Зеленограда, города-спутника Москвы. Федор Викторович Лукин был честным, порядочным человеком, специалистом наивысшего класса, с которым было легко и приятно работать.
Что же касается системы А-35, то благодаря гибкому председательству Федора Викторовича ее удалось в итоговом документе комиссии прописать как исключение для ПРО Москвы с функциями промежуточного эшелона между будущими мифическими эшелонами "Таран" и С-225.
Однако это не спасло работы по А-35 от новых злоключений. Новая беда нависла над противоракетой А-350 для А-35, разрабатывавшейся в ОКБ Генерального конструктора П.Д. Грушина. Для этой ракеты создавался впервые в СССР ракетный двигатель с поворотным соплом, что исключало необходимость в рулевых "движках". С этим двигателем уже было проведено несколько успешных пусков изделия А-350, но совершенно неожиданно по требованию В.Н. Челомея стендовый комплекс для испытательных запусков этого уникального двигателя был разрушен - якобы для того, чтобы освободить место для испытательного стенда жидкостного реактивного двигателя (ЖРД) ракеты УР-100. Как будто в Салде на Урале не нашлось свободного места для нового стенда! Это было сделано для того, чтобы развалить систему А-35, оставив ее без противоракеты. Но Петр Дмитриевич Грушин не растерялся: он быстро перекомпоновал свою ракету под двигатель ракеты УР-100 с неповоротным соплом, ввел рулевые движки.
После этого на меня начали нажимать через министра, чтобы я вписал в систему А-35 ракету УР-100 вместо противоракеты П.Д. Грушина. По существу, мне предлагалось войти в альянс с сиятельным придворным генеральным конструктором, заплатив за эту милость предательством своего сподвижника по системе "А". Мне даже намекали, что тем самым мои работы по А-35 окажутся под покровительством Челомея и его высоких связей. Чтобы затолкать меня в эту чудовищную безнравственность, на фирме Челомея устраивались "технические совещания" под председательством нового первого зам. министра Авиапрома.
Доклад в комиссии Ф.В. Лукина о системе "Таран" А.А. Расплетин начал с сообщения о том, что академик Челомей В.Н. обратил внимание на то, что траектории МБР США, атакующих СССР, будут проходить через небольшую пространственную область, то есть как бы фокусироваться в этой области, которая является, таким образом, наиболее удобным геометрическим местом точек перехвата баллистических целей средствами ПРО. Это якобы позволяет обеспечить территориальную компактность в размещении средств ПРО и даже поражение более чем одной цели сверхмощным ядерным боезарядом. Короче говоря - одним махом семь побивахом.
После этого более чем абсурдного вступления докладчик мелом на доске провел две взаимно пересекающиеся изогнутые линии, долженствующие изображать баллистические траектории цели и ракеты УР-100, используемой в качестве противоракеты, причем траектория цели в зоне перехвата строится путем пролонгации траектории, ранее построенной по данным многоканальной РЛС. И в заключение - о применении сверхмощных ядерных зарядов в УР-100, которые якобы обеспечат большие радиусы поражения боеголовок противника без необходимости их селекции среди ложных целей. В плотном потоке целей при массированном ударе возможно даже поражение нескольких боеголовок одним спецзарядом.
Вот и весь доклад. Ни одной цифры об ожидаемых точностях пролонгации траекторий целей, о точности попадания УР-100 в заданную точку перехвата в заданный момент времени при полете по баллистической (то есть неуправляемой) траектории, о промахах и радиусах поражения целей. Голая идея! И тем не менее никто из членов комиссии не отваживался копнуть ее глубже, и даже те, которые в кулуарах подтрунивали над "Тараном", в официальной обстановке расхваливали эту идею как весьма перспективную. В соответствии с рекомендациями комиссии 3 мая 1963 года вышло постановление ЦК и Совмина о разработке аванпроекта системы "Таран", начинавшееся словами: "Учитывая особую важность..." Генеральным конструктором системы был назначен В.Н. Челомей, руководителем разработки аванпроекта - А.Л. Минц.
Разработка аванпроекта системы "Таран" и его рассмотрение прошли, можно сказать, триумфально, но за этим триумфом проглядывалась показушная пустота. Причем это, мне кажется, начал понимать и сам В.Н. Челомей. Иначе как объяснить его попытку пристроить УР-100 в качестве противоракеты в систему А-35, а также его позитивное отношение к моему встречному предложению об упоминавшемся выше "взаимодействии" систем А-35 и системы "Таран" путем наведения противоракет УР-100 по данным РЛС системы А-35? В обоих этих случаях В.Н. Челомей, по существу, проявил готовность отказаться от основной идеи системы "Таран" - поражения боеголовок МБР противника путем баллистического (то есть неуправляемого) заброса ракет УР-100 в точки перехвата целей на пролонгированных их траекториях. Похоже, что эта идея была подброшена ему извне и не стала предметом его внутренней убежденности. Поэтому его не смущало то, что в моем предложении речь шла об альтернативном принципе, использованном в "Системе А": непрерывное (а не только на этапе разгона и выведения) управление полетом противоракеты при наведении ее на реальную, непрерывно до точки встречи отслеживаемую (а не пролонгированную) цель. А ведь для реализации этого принципа противоракета УР-100 должна была отличаться от баллистической ракеты УР-100, и тем самым утрачивалась такая "козырная карта" системы "Таран", как унификация баллистических ракет УР-100 для использования их также и в целях ПРО! Чтобы согласиться на такое, Владимиру Николаевичу надо было основательно усомниться, если не разувериться, в правильности так неосмотрительно разрекламированной концепции системы "Таран".
Но соображения престижа не позволяли признать это официально, хотя несостоятельность концепции "Таран" была очевидной для всех, кому довелось ближе соприкоснуться с проблематикой ПРО. В первую очередь это относится к чиновникам военных ведомств, курировавших работы по "Системе А", которым теперь предстояло стать заказчиком по системе "Таран" и нести ответственность за миллиардные затраты на ее создание.
Все эти нюансики незримо путались между строк проекта постановления о создании системы "Таран", который готовился в Министерстве обороны под личным присмотром первого зам. министра А.А. Гречко. Но документ никак не получался, и это неудивительно, так как аванпроект, на который он должен был опираться, по существу, был не научно-техническим документом, а легковесной декларативной импровизацией.
В этой ситуации состоялось неожиданное для меня посещение строительства головного радиолокационного узла (ГРЛУ) системы А-35 маршалами А.А. Гречко и М.В. Захаровым - начальником Генштаба. После осмотра помещений и антенн А.А. Гречко, оторвавшись от сопровождавшей его свиты, начал задавать мне "особо секретные" вопросы, и главным из них был вопрос: "А это правда, что РЛС "Дунай-3" сможет наводить ракеты УР-100?" Я ответил утвердительно и добавил, что только одна из двух РЛС данного узла закроет все возможные направления на Москву с территории США, а четыре таких узла обеспечат радиолокационной информацией полную круговую оборону не только Москвы, но и территории вокруг Москвы в радиусе до 1500 километров. Моими ответами маршалы остались довольны, и я был рад этому: ведь говорят, что Гречко и Хрущев-свояки. Может быть, за чашкой чая или чего покрепче зайдет речь о том, что А-35, мол, окажется хорошим подспорьем для "Тарана" и поэтому ее "не надо трогать". Во всяком случае, даже сам факт посещения Кубинки столь высокими гостями показывал, что со стороны военных ведомств угроза для А-35 миновала, причем явно благодаря начавшемуся протрезвлению в восприятии рекламной шумихи вокруг системы "Таран".
В этом я окончательно убедился, когда через несколько дней меня пригласили в Министерство обороны и предложили ознакомиться с проектом постановления ЦК КПСС и Совмина СССР о создании системы ПРО "Таран". К моему крайнему ту млению, в этом документе появилась запись о назначении меня первым заместителем Генерального конструктора системы "Таран", то есть первым заместителем самого В.Н. Челомея!
Многое было более чем странным в этом предложении. Прежде всего, если В.Н. Челомею нужен первый зам по "Тарану", то почему бы не назначить на эту роль одного из его соавторов по этой системе? Например, академика А.Л. Минца, разрабатывавшего аванпроект, а теперь прописанного в проекте постановления руководителем разработки эскизного проекта системы "Таран". Самоустранение В.Н. Челомея как Генерального конструктора системы от личного руководства разработкой ее эскизного проекта и перепоручение этой работы лицу, фактически не несущему никакой ответственности за последующую реализацию проекта, в моем понимании выглядело как абсурд, чреватый самыми губительными последствиями для всего хода намечаемых работ.
И еще одна странность, которая не могла меня не интересовать: если В.Н. Челомей все же решил видеть меня своим первым замом, то почему разговор со мной ведется не напрямую, а через посредников из генералитета?
Мысленно зафиксировав все эти несуразности предложенного мне документа, я решил в разговоре с принимавшими меня генералами строго держаться в рамках лично касающегося меня пункта о назначении меня первым замом Генерального конструктора системы "Таран". Мой ответ был краток: являясь Генеральным конструктором системы А-35, я чисто физически не в состоянии совмещать эту свою работу с еще более масштабной работой, предлагаемой мне по системе "Таран".
На это один из генералов возразил мне следующим образом:
- Руководство Министерства обороны не сомневается, что вам удастся унифицировать технические решения системы "Таран" на базе принципов системы А-35, так что вместо двух систем получится единая система - своего рода "Большая А-35", но под названием "Таран". Именно в вашем лице мы видим фактического (хотя и не де-юре) Генерального конструктора этой системы.
Я не без юмора мысленно представил себе уготованное мне положение "фактического Генерального" между двумя "де-юре": сверху (Челомей) и снизу (Минц). Можно было съязвить по этому поводу, но это придало бы межличностный оттенок моему ответу. Я начал с того, что принципы построения системы А-35 на современном этапе при любом наращивании ее до "Большой А-35" не могут обеспечить выполнение задачи, провозглашенной авторами системы "Таран", по отражению массированного ракетно-ядерного удара при использовании противником ложных баллистических целей. В то же время и технические принципы, предложенные для системы "Таран", тоже не обеспечат выполнение этой задачи. Поэтому в настоящее время вообще бессмысленно проектировать и создавать новые (после А-35) системы ПРО, пока не решена в научном плане проблема селекции боевых блоков баллистических целей от ложных целей в заатмосферной зоне. В заключение я подчеркнул, что система "Таран" в предложенном виде не смогла бы поражать даже одиночные баллистические цели и при отсутствии ложных целей. И это вряд ли вдохновило моих собеседников-генералов на продолжение работы над проектом постановления о создании системы "Таран".
Я, конечно, понимал, что попытка втянуть меня в "таранную" кампанию в виде слуха дойдет до Генерального конструктора П.Д. Грушина и может вызвать у него обеспокоенность: не отдам ли я на этот раз его противоракету А-350 в обмен на УР-100 и соблазнительное полвжение в "таранной" элите? Такой шаг с моей стороны автоматически означал бы превращение ОКБ Грушина в филиал ОКБ Челомея, но, конечно, уже без Грушина. Надо было срочно разрядить создавшуюся в этом вопросе ситуацию неопределенности.
С этой целью я подготовил совместный технический протокол по какому-то не очень даже срочному вопросу, касающемуся предстартовых проверок изделия А-350 в составе стрельбового комплекса системы А-35, и предложил Петру Дмитриевичу встретиться для подписания этого протокола. Это должно было означать, что противоракета А-350 остается твердо и бесповоротно прописанной в системе А-35. Петр Дмитриевич тут же по телефону выразил готовность заехать ко мне и ОКБ для подписания документа, и, таким образом, документ был быстро подписан в моем кабинете.
После этого я извлек из ящика письменного стола пригласительный билет на торжественное заседание, посвященное 50-летию академика В.Н. Челомея, и спросил у Петра Дмитриевича:
- А что будем делать с этими бумажками? Ведь это как раз сегодня, и сейчас уже, пожалуй, пора выезжать. Но я думаю, что для нас это не обязательно,- добавил я, разрывая свой пригласительный билет.
- Вполне согласен с вами,- сказал Петр Дмитриевич. Мы отпустили свои ЗИМы и пошли домой - благо наши дома находились почти рядом. По дороге Петр Дмитриевич с возмущением вспоминал о всех проделках "этого негодяя", направленных на удушение "изделия А-350". Я же был рад тому, что он обрел уверенность в том, что никакой "Таран" не в силах разрушить то, что было нами выстрадано совместно на пути к 4 марта 1961 года.
Впоследствии дотошные наблюдатели рассказывали, что на праздновании юбилея В.Н. Челомея отсутствовали три генеральных конструктора: Туполев, Грушин и Кисунько. Зато банкет был на уровне кремлевских банкетов и даже обслуживался тем же персоналом, который обслуживает кремлевские банкеты. Правда, говорили, что кремлевские официанты были в специально сшитой для этого случая униформе.
Система "Таран" - незримо, подобно поручику Киже,- просуществовала до антихрущевского дворцового переворота. Ее конец символически был обозначен включением П.Д. Грушина и меня в президиум торжественного собрания в Кремлевском Дворце съездов, посвященного 47-й годовщине Октябрьской социалистической революции (такого с нами не случалось ни до этого, ни после). Однако ее незримый призрак оставил вполне зримые следы в виде развала работ по проблематике ПРО. Ожидание постановления о создании системы "Таран" воспринималось как фактическая отмена ранее вышедших постановлений по ПРО. В частности, были приостановлены работы по созданию объектов системы А-35 - первой системы ПРО Москвы. Многие московские начальники прямо указывали директорам заводов, что затраты на А-35 могут оказаться бросовыми, если вместо А-35 пойдет "Таран". В этом же духе директора получали указания и при обращении в оборонный отдел ЦК КПСС. Но все эти указания были устными, и когда "Таран" исчез, то те же начальники начали строго спрашивать с директоров: "Кто разрешил не выполнять постановления ЦК и Совмина?" Но время ушло, и нужны были новые постановления, чтобы возродить развалившуюся кооперацию исполнителей по созданию системы А-35 и определить основные направления дальнейших работ в области ПРО.


На главную