Шифрин Я.С. Отрывки из воспоминаний   

КАФЕДРА (1956-1980)

Эта часть воспоминаний посвящена моей 25-летней деятельности в роли начальника кафедры антенно-фидерных устройств и распространения радиоволн Артиллерийской (позднее, с 1968 г., Военно-инженерной) радиотехнической академии  им. Л.А.Говорова.

I этап – становление кафедры (1956-1966)

Начало моей работы на кафедре. Ее общая характеристика

Как я отмечал ранее, в апреле 1956 г. меня перевели на должность заместителя начальника кафедры АФУ и РРВ. Фактически на меня была возложена вся кафедральная работа, ибо начальник кафедры Борис Иванович Молодов взялся за написание докторской диссертации, и начальство освободило его от всех кафедральных дел. Через полгода, однако, Б.И. стало ясно, что докторская диссертация – дело тяжелое и со своими обещаниями по этой линии он явно погорячился. В это время в г. Калинине (Твери) начала формироваться новая Командная академия в составе Войск ПВО страны, и Б.И. решил перебраться туда, мотивируя это состоянием здоровья жены. В декабре 1956 г. он уехал в Калинин, и вскоре, в самом начале 1957 г., я был назначен начальником кафедры АФУ и РРВ. Мое назначение не означало, что антисемитизм в нашей стране исчез. К этому времени он несколько спал, хотя ощущался, и довольно заметно, вплоть до 90-х годов. Зачастую при этом инициатива исходила от конкретных руководителей. Конечно, если бы наверху произошло коренное изменение политики в еврейском вопросе, то местные руководители себе этого не позволяли бы. Но этого, увы, не произошло, и даже в 1980 г. при увольнении из армии я в очередной раз хорошо прочувствовал это на себе, о чем я расскажу в конце этой части моих воспоминаний.

Когда в 1957 г. я принял кафедру, она была весьма немногочисленной. Всего, с учетом гражданских инженеров и лаборантов, – от силы человек 15. Среди них, в частности, преподаватели-офицеры Г.В.Якубовский, Ю.Г.Гукасов, П.А.Базарнов и др., гражданский преподаватель доцент Ф.Б.Черный. Замечу, что в 1980 г., когда я сдавал кафедру своему преемнику В.И.Замятину, кафедра насчитывала свыше 110 человек. В ее состав входило три проблемные научно-исследовательские лаборатории. 

Придя на кафедру, я решил вначале хорошо изучить читаемые курсы – курс антенно-фидерных устройств и курс распространения радиоволн. В то время это были два солидных курса с большим числом лекционных часов. Кроме того, для слушателей командного факультета читался еще гибридный  курс «Антенны и распространение радиоволн». В течение нескольких лет я прочел три упомянутых выше курса и провел практические занятия по ним. Только после этой работы я счел себя морально вправе вносить определенные изменения в учебный процесс и жестко контролировать преподавателей.

В 1964 г. с кафедры теоретических основ радиолокации нам были переданы учебные дисциплины «Теория электромагнитного поля» и «Техника СВЧ», что привело к сосредоточению на нашей кафедре всех электродинамических дисциплин и создало благоприятные возможности для тесной увязки их друг с другом. Таким образом, начиная с 1964 г. кафедра стала ответственной за электродинамическую подготовку выпускников академии. Передача на кафедру новых учебных дисциплин сопровождалась, естественно, и приходом к нам преподавателей – специалистов по этим предметам, и заметным ростом численности кафедры. В числе новых преподавателей я хотел бы, прежде всего, отметить Л.К.Черняева, Б.И.Штительмана, М.А.Алексеева. С этими людьми, равно как и с упомянутыми ранее «старыми» преподавателями кафедры АФУ и РРВ, мне довелось работать много лет. Поэтому я хотел бы рассказать о каждом из них: подробнее – о Л.К.Черняеве, кратко – о других (о Ф.Б. Черном я уже выше говорил).

Преподаватели  кафедры

 Лев Константинович Черняев.  Доцент, кандидат технических наук. Из  всех преподавателей кафедры наиболее близкий мне человек. Ленинградец, окончил физфак ЛГУ вместе с Фридиком в 1939 г. Талантливый физик-экспериментатор. Участник войны. Преподаватель «от Бога». И хотя он к концу своих лекций обычно существенно недовыполнял программу курса, я, как начальник кафедры, с этим вполне мирился, ибо он учил своих слушателей главному – умению думать. Прямой, глубоко порядочный, широко образованный человек, любитель музыки и рыбалки. Не боялся высказать свое мнение любому начальнику. Как-то раз на одном из методических общеакадемических сборов начальник  академии маршал Ю.П. Бажанов поднял двух преподавателей-женщин и отчитал их за болтовню во время его доклада. Лева тут же отреагировал. В своем выступлении на этих же сборах он «размазал Ю.П. по белу столу» (выражение  И.Бабеля) заявив, что женщина существо особое, она даже Н.С.Хрущеву может подать руку, а может и не подать. А посему поднимать и отчитывать женщин – дело неприличное. И самое удивительное во всей этой истории – что за это выступление, равно как и за ряд других «антиначальственных» Левиных демаршей, Ю.П. никакого зла на него не затаил. Правда, за несколько лет до этого произошел такой случай. Леве присвоили звание подполковника. Естественно, это дело надо было обмыть. Собрались в тогда еще функционировавшем ресторане «Динамо». Видимо, посидели неплохо, ибо когда оттуда вышли, то по какому-то мелкому поводу молодежь сцепилась с военным патрулем. Лева как старший по званию и по возрасту взял все на себя. Зачинщиков отпустили, а Леву в результате вновь вернули в майорское звание. Здесь, конечно, не обошлось без Бажанова, но думаю, что сделано это было, дабы не повадно было другим. Вскоре тот же Ю.П. вернул Леве наспех снятое с него звание. Через несколько лет возник вопрос и о звании полковника. Бажанов перед подписанием соответствующих документов обстоятельно беседовал с офицером, представляемым к этому званию. Во время такой беседы Лева, будучи человеком прямым и откровенным, наговорил (по мнению присутствовавшего при этом начальника отдела кадров) немало лишнего. И тем не менее Бажанов, не колеблясь, представление сразу же подписал. Несомненно, что Леву он уважал. Об этом свидетельствует такой факт. Он пару раз предлагал холостяку Леве двухкомнатную квартиру, чтобы тот мог перевезти в Харьков свою маму и спокойно работать в академии.

К сожалению, не в пример Ю.П., другие начальники Леву явно недолюбливали. Вспоминаю, как председатель аттестационной комиссии генерал Лыков сильно давил на меня, чтобы я в аттестации на Леву написал такую фразу: «Своего отношения к линии партии до сих пор не выразил», поскольку, дескать, он в партию не вступил. На это я ответил, что он достаточно четко эту линию выразил, пройдя с честью войну и прекрасно выполняя преподавательскую работу. Что же касается вступления в партию, то это его личное дело, и писать об этом в аттестации я ничего не буду. Хотите – пишите сами, там ведь есть специальная графа для вас: «Заключение аттестационной комиссии». Но на это они так и не решились. Им хотелось сделать Леве пакость, но моими руками. После увольнения Лева уехал в родной Ленинград, где через некоторое время умер от рака желудка. Несомненно, это был очень достойный человек и прекрасный преподаватель. Кстати, он впервые разработал и поставил на нашей кафедре хороший курс квантовой радиофизики. Дальнейшее развитие этого направления привело к созданию в академии специальной кафедры и проблемной лаборатории по этим вопросам, во главе которой, с моей подачи, был поставлен мой многолетний друг Владимир Владимирович Трубников, человек с золотыми руками.

Георгий Владимирович Якубовский. Из кадровых военных. Выпускник первого выпуска академии. Доцент, кандидат технических наук. Я был оппонентом по его диссертации. При этом я заметно потрепал ему нервы, заставив существенно  переделать некоторые места работы. Позднее выяснилось, что его работа попала  на черное рецензирование к профессору Я.Н.Фельду, и, во многом благодаря моему жесткому оппонированию (со слов самого Г.В.), все обошлось благополучно. Так что в итоге он (по его словам) был мне благодарен за мою настырность в его диссертационных делах. Несколько лет Г.В. работал моим заместителем, затем ушел на партийную работу и далее стал начальником факультета. Получил генерала. После увольнения я устроил его начальником спецлаборатории ,одного из московских институтов, созданной в то время при нашей кафедре. Должность эта была высоко оплачиваемая, и в то же время особых хлопот ему не доставляла. В течение длительного времени мы с Лидой были дружны с Г.В. и его женой Ниной Александровной. С годами у Г.В. в семье начались нелады. Его три сына, да и жена, проявили себя по отношению к нему далеко не лучшим образом, хотя он много для них сделал. Наша с ним дружба продолжалась вплоть до его смерти в мае 2003 г., несмотря на то, что мы уже давным-давно не были связаны никакими служебными узами.

Марат Александрович Алексеев. Доцент, кандидат технических наук. Опытный, хороший преподаватель. На редкость коммуникабельный, доброжелательный, надежный человек. На протяжении двадцати лет (с 1969 по 1989 г.) был заместителем начальника кафедры АФУ и РРВ. После увольнения много лет работал вместе со мной в ХТУРЭ, куда я его и пригласил.

Борис Иосифович Штительман. Доцент, кандидат технических наук. Прекрасный, опытный преподаватель. Спокойный доброжелательный человек. Много лет я и Лида были дружны с ним и его женой Ноной, учительницей немецкого языка. Через Б.И. я познакомился с Моисеем Иосифовичем Школьником (Милей, как звали его друзья) – отличным врачом (хирургом-урологом) и замечательным человеком. М.И. был теннисистом высокого класса. В юные годы – неоднократный чемпион Украины по теннису среди юношей. Позднее Миля играл в паре с Н.Н.Озеровым, неоднократным чемпионом Советского Союза и известным спортивным комментатором. Много раз был главным судьей соревнований по теннису самого высокого уровня. До сих пор в память о нем в Харькове ежегодно разыгрывается кубок имени Школьника. И, что, на мой взгляд, самое главное, это был добрый и отзывчивый человек, очень близкий мне по духу. К сожалению, в последние годы своей жизни он сильно пил. Это и послужило причиной его преждевременного ухода из жизни.

Милю я всегда вспоминаю с большой теплотой.

Юрий Григорьевич Гукасов. Из ленинградских студентов. Хороший, толковый и добросовестный преподаватель. Глубоко порядочный человек. В его автобиографии есть смешной штрих. Рассказывая о своем происхождении, он перечисляет национальности своих бабушек и дедушек и по материнской, и отцовской линии. Кого там только не было… Заканчивает он все это так: «В силу такого кровосмешения я считаю себя русским». К сожалению, Ю.Г. весьма рано ушел из жизни. После его смерти я некое время помогал его сыну встать на ноги. Позднее связь с его семьей как-то потерялась.

Петр Алексеевич Базарнов. Из кадровых военных. Выпускник первого выпуска академии. Человек порядочный и добросовестный. Его жена Мария Антоновна (Муся) – очень симпатичная и толковая женщина, доктор медицинских наук, ученица известного специалиста-гематолога профессора И.А.Кассирского. Старшая сестра Муси – Евдокия Антоновна – была замужем за Н.С.Лычагиным, директором завода им. Малышева – крупнейшего харьковского предприятия. Мы не раз выезжали с этой семьей на природу. После того, как Муся защитила докторскую диссертацию, Базарновы переехали в Киев, где она возглавила кафедру гематологии в Институте повышения квалификации врачей. С П.А., и особенно с  Мусей, добрым и отзывчивым человеком, мы были в хороших отношениях многие годы.

Родственные кафедры

В своей повседневной работе наша кафедра в той или иной мере контактировала со многими кафедрами академии, особенно тесно с кафедрой теоретических основ радиолокации и кафедрой математики.

Кафедра теоретических основ радиолокации (ТОРЛ) была образована на базе кафедры теоретических основ радиотехники, на которой я был адъюнктом в 1948 1951 гг. В период с 1959 по 1980 г. кафедрой ТОРЛ командовал  Я.Д.Ширман, с которым я дружен уже более 50 лет. Расскажу о нем подробнее.

Яков Давидович Ширман. Профессор, доктор технических наук. Родился  в  ноябре 1919г. До войны окончил четыре курса Московского энергетического  института. В начале войны был направлен в Военно-воздушную академию им. А.Ф.Можайского. По ее окончании там же закончил адъюнктуру и начал преподавательскую деятельность. В 1949г. он и его коллега Савелий Еремеевич Фалькович были направлены из Ленинграда в Харьков. Яков Давидович попал в нашу академию, Савелий Еремеевич – в Харьковское высшее авиационное инженерное военное училище (ХВАИВУ). Причины их откомандирования из Ленинграда мне неясны. Вполне возможно, что сработал «пятый пункт». Могу сказать лишь одно: для академии им. Можайского это была большая потеря, так как люди они очень талантливые, и впоследствии каждый из них создал свою мощную научную школу. Характерным для Я.Д. является сочетание прекрасного теоретика и блестящего инженера. За годы работы в академии он внес значительный вклад в теорию и практику современной радиолокации. Удостоен двух Государственных премий. Воспитал большое число докторов и кандидатов наук.

К сожалению, в семейной жизни его преследовали несчастья. Сравнительно молодой ушла из жизни его жена Зина, совсем юным умер старший сын Женя. Оба от онкологии. Трагически погибли два других сына – Саша и Вова. Остался только младший сын Юра, который ныне живет в Израиле. Надо отдать должное Я.Д. – несмотря на все беды, он продолжает до настоящего времени плодотворно работать.

Я познакомился с Я.Д. в 1949 г., и на протяжении всей нашей последующей жизни мы, руководя близкими по духу кафедрами (даже территориально расположенными рядом), шли бок о бок. За годы нашего знакомства я немало помог Я.Д. в разных его житейских, да и в научных делах.

Теперь о кафедре математики. Надо сказать, что академии везло с руководителями этой кафедры. Вначале ее возглавил Н.С.Ландкоф, о котором я упоминал в предыдущей части моих воспоминаний, затем опытнейший В.К.Балтага, а с 1959 г., в течение более 30 лет, ею командовал прекрасный ученый и блестящий педагог И.В.Сухаревский. Поскольку на протяжении многих лет он был моим близким другом, то я должен и о нем рассказать подробнее.

Илья Владимирович Сухаревский. Профессор, доктор физико-математических наук, 1923 г. рождения. Активный участник Великой Отечественной войны. После войны  окончил математический факультет ХГУ. Математик высокого класса. Читал различные спецкурсы адъюнктам самых разных специальностей. На протяжении многих лет И.В. и его весьма квалифицированные коллеги (среди них мои друзья И.М.Сливняк,  И.А.Гринберг) консультировали и оказывали помощь многим сотрудникам академии при выполнении кандидатских и докторских диссертаций. И.В. опубликовал (а впоследствии в соавторстве со своим сыном Олегом Ильичом) ряд прекрасных работ по различным вопросам прикладной электродинамики и теории дифракции. Наши кафедры тесно сотрудничали в области науки. Так, подсказанная мною тема его докторской диссертации была связана с асимптотической теорией антенных укрытий. Наше сотрудничество проявилось и в том, что И.В. успешно руководил некоторыми диссертациями по тематике нашей кафедры.

Учебно-методическая работа

Основные усилия в учебно-методической работе кафедры были направлены на разработку научных основ читаемых дисциплин, с целью придания им большей фундаментальности. Вместе с тем, разрабатывая лекции, а особенно практические занятия и лабораторные работы, мы стремились отразить радиолокационную направленность нашей академии. Высокая исходная квалификация преподавательского состава и проводимая большая методическая работа позволили успешно двигаться в указанных направлениях и добиться при этом существенного повышения качества всех форм занятий. Одним из важнейших аспектов работы коллектива кафедры было совершенствование лабораторной базы. Я всегда считал и считаю, что развитие лабораторной базы служит важным показателем жизни кафедры. Поэтому непрерывно разрабатывались оригинальные работы по исследованию перспективных типов антенн, по технике СВЧ, теории поля и распространению радиоволн. Значительное внимание уделялось написанию различных учебных пособий. В 1958 г. доцент Черный издал в академии (под моей редакцией) книгу «Распространение радиоволн», написанную для специалистов по радиолокации. Позднее эта книга дважды (в 1962 и 1972 г.) переиздавалась изд-вом «Советское радио», приобретая в стране все большую известность. Немалое количество учебных пособий было издано в разные годы и по другим дисциплинам кафедры.

Научно-исследовательская  работа  на  кафедре

В 1955 г., впервые в СССР, коллектив кафедры начал проводить исследования дальнего тропосферного распространения (ДТР) радиоволн. Эти исследования продолжались непрерывно в период с 1955  по 1963 г. Начаты они были без меня, но с момента моего прихода на кафедру ими руководил я. На начальном (1955-1957) и конечном (1961-1963) этапах исследования выполнялись совместно с Московским институтом радиоэлектроники (ИРЭ) АН СССР как правительственные темы. Работа 1955-1957 гг., имевшая шифр «Дельта-АН», была вообще первой правительственной темой, выполнявшейся в академии. Исследования проводились по значительно более широкой программе, чем аналогичные исследования за рубежом. Некоторые пункты исследований были придуманы мной специально для выяснения природы и особенностей явления ДТР. Это касалось, в частности, корреляции сигналов ДТР в трех- и десятисантиметровом диапазонах волн, корреляции сигналов в фокальной плоскости приемной зеркальной антенны и т.п. Для изучения последнего вопроса был придуман и изготовлен специальный раздвижной облучатель. Исследования носили в основном экспериментальный характер. Это потребовало создания серьезной экспериментальной базы, и в частности развертывания серии больших антенн на крышах академии и расположенного напротив здания Харьковского государственного университета (ХГУ). Несколько раз проводились специальные экспедиции на расстояния до 400 км с организацией двухсторонней радиосвязи и привлечением в качестве передающих установок штатных РЛС ПВО с их богатыми возможностями. Все это было новым и непростым делом для академии, только перевалившей на второй десяток своего существования. Надо сказать, что начальник академии Бажанов терпеть не мог экспедиций, особенно в зимнее время, ибо всегда был риск тех или иных происшествий. Откровенно говоря, меня это удивляло: для командира такого ранга – это же мелкие дела. Но таков уж был наш Юрий Павлович. А вдруг что-нибудь да произойдет, и об этом, не дай бог, придется докладывать в Москву. А этого он ужасно не любил. Поэтому он крайне неохотно подписывал приказы об экспедициях. Иногда для начала проект приказа летел на пол. Поднимаешь и снова кладешь перед ним. В конце концов подписывал: деваться-то некуда. К счастью, все экспедиции прошли хорошо. В результате почти десятилетних напряженных исследований был получен обширный, весьма интересный материал, описывающий разные аспекты явления ДТР. Основными исполнителями этой работы (помимо меня) были Ю.А.Тихомиров и П.С.Трашков, в меньшей мере, В.А.Тарасов.

Имея в руках такой материал, я решил, что надо написать книгу и попытаться издать ее в Москве, заручившись поддержкой наших соисполнителей из ИРЭ АН СССР. Поехал в столицу. И тут я натолкнулся на встречное предложение наших коллег – написать книгу совместно. Мне стало жалко нашего труда. Ведь мы работали, и при том весьма интенсивно, почти десять лет, а москвичи – формально четыре года, да и то весьма вяло. Посему я решил: прежде, чем объединиться, надо зафиксировать сделанное нами. Засел за работу и сам быстро написал небольшую монографию с изложением полученных нами экспериментальных результатов. Эта книжка «Экспериментальное исследование дальнего тропосферного распространения радиоволн», объемом около 100 страниц, вышла в изд-ве АРТА в 1964 г. Авторами я поставил всех исполнителей этой работы. На мой взгляд, книжечка получилась неплохой. Я взял на себя смелость послать ее в подарок (и одновременно надеясь на рецензию) крупному специалисту в области распространения радиоволн – чл.-кор. АН СССР Евгению Львовичу Фейнбергу, и вскоре получил от него весьма теплый отзыв. Во многом этот факт является характеристикой высоких человеческих качеств Е.Л., но поскольку отзыв содержал замечания и советы и по существу книжки, то смею думать, что наш труд не так уж плох. В дальнейшем книжка в значительной мере была использована сибиряками (которым я ее подарил) при написании в 1976 г. аналогичной книжки по ДТР. К сожалению, без ссылки на нас. Последнее они мотивировали тем, что наша книжка вышла в ведомственном издательстве и, дескать, ссылаться на нее нельзя. Замечу, что автор другой книги по ДТР А.А.Шур обошел эту трудность, дав ссылку на 28 й источник в списке литературы к моей книге «Вопросы статистической теории антенн». А под номером 28 указана наша монография по ДТР.

Теперь можно было взяться и за совместную книгу с москвичами. Эта работа потребовала от меня больших усилий, так как  тут было задействовано большое число авторов (25 человек) из четырех организаций. Прежде всего, надо было расписать авторский коллектив таким образом, чтобы не ущемить ни одну из организаций и никого из авторов. А во-вторых, надо было согласовать весьма разнородный материал, представленный авторами, по крайней мере, так, чтобы в книге не было явных противоречий. Обе эти задачи легли на плечи четырех редакторов: Б.А.Введенского, А.И.Калинина, М.А. Колосова, Я.С.Шифрина. Как ни странно, но я почему-то больше всех переживал за благополучный исход нашей задумки. Несколько раз приезжал в Москву и подолгу сидел в лаборатории ИРЭ, «сшивая» отдельные главы книги. В конце концов, работа была закончена, и в 1965 г. наша книга «Дальнее тропосферное распространение УКВ», объемом около 450 страниц вышла в свет в издательстве «Советское радио». Надо сказать, что во время нашей совместной работы по исследованию ДТР и во время работы над книгой я близко познакомился со многими москвичами – специалистами по распространению радиоволн, и эта дружба-знакомство продолжилась в дальнейшем многие годы. Отмечу некоторых из  них.

Борис Алексеевич Введенский. Академик, известный специалист в области распространения радиоволн. Его имя носит известная квадратичная формула для поля диполя при малых углах возвышения. Широко образованный, высокоинтеллигентный человек. Многие годы был председателем научного совета издательства «Советская энциклопедия». Ужасно не любил писать в статьях  и книгах слово «является». «Являются только черти», – говаривал Б.А. и нещадно вычеркивал это слово из рукописей. Я бывал у него дома в Москве на Ленинском проспекте, д.13 и как-то вместе с Таней был у него на даче под Звенигородом. Это академический дачный поселок, расположенный на берегу Москвы-реки. Дачи были подарены ведущим академикам по указанию Сталина. На каждом участке площадью не менее гектара (у академика Артоболевского-старшего в этом поселке аж два гектара) стоял двухэтажный дом из шести комнат и домик для прислуги из трех комнат. В этом домике мы с Таней и жили.

Борис Алексеевич Введенский в своей жизни, видимо, повидал немало и  посему был весьма осторожным человеком. Я даже как-то задал ему напрямую соответствующий вопрос, на что он ответил мне примерно так: «Э, батенька… Вы  еще многого не понимаете». 

Михаил Александрович Колосов. Профессор, доктор технических наук. Начальник отдела распространения радиоволн в ИРЭ АН СССР. Хороший, доброжелательный человек. Будучи председателем экспертного совета ВАКа, помог мне в двух трудных делах – утверждении кандидатской диссертации Жени Крохмальникова и докторской диссертации Филиппа Черного. Ко мне и Кусе относился весьма уважительно. С ним связана такая история. Ему исполнялось 60 лет. Я подготовил приветственный адрес и специально приехал в Москву, дабы его поздравить. Прихожу в ИРЭ, захожу к Мише в кабинет – пустота. Говорят, Миша болеет, и при этом у всех загадочные лица. Наконец нашел одного человека из его отдела (кажется, это был Лева Казаков), который разъяснил мне ситуацию. Оказывается, незадолго до этого Мишин сын попался на каких-то мебельных комбинациях, причем что-то из этой мебели как будто бы хранилось у Миши в гараже. Все тут же перепугались, и им стало уже не до юбилея. Меня весьма удивило, что еще толком-то ничего неясно, а на столе у юбиляра – ни одного приветственного послания. Позднее Миша говорил мне, что мой адрес был единственным, который в день его юбилея лежал у него на столе.

Неон Александрович Арманд. Профессор, доктор технических наук. Со слов самого Неона, он внук небезызвестной Инессы Арманд. Сыграло ли это какую-либо роль в его карьере  не знаю. Многие годы был заместителем директора ИРЭ и командовал фрязинской частью этого института. Человек, несомненно, толковый, но его научные достижения в заметной мере связаны с его служебным положением. Может быть, это обстоятельство (впрочем, весьма распространенное в  советской системе) сказалось на том, что многократные  попытки Н.А. «пробиться» в чл.-коры АН СССР оказались безуспешными, хотя его активно поддерживал директор ИРЭ, вице-президент АН, академик В.А.Котельников. В отличие от отделений технических, в физико-математическом отделении АН СССР при выборе новых членов, по-видимому, в первую очередь, руководствовались личным вкладом претендента в науку.   

Многие годы, когда мало кого пускали за рубеж, Н.А. и его друзья – Миша Колосов и Андрей Соколов (о котором речь пойдет ниже) – представляли советскую радиотехнику на многих международных конференциях независимо от темы конференции. Я многократно бывал у Неона дома, и отношения у меня с ним были достаточно хорошие.

Андрей Владимирович Соколов. Профессор, доктор технических наук. Длительное время был заместителем директора ИРЭ по московскому отделению. На  протяжении многих лет отношения у нас весьма дружеские. Мне импонирует, что он прошел войну, хороший пианист и компанейский человек.

В начале 60-х годов вся тройка – Колосов, Арманд, Соколов – тесно держались друг друга. Помню, как в 1969 г. они были у меня в гостях в Харькове: привезли мне предложение своего директора В.А.Котельникова возглавить лабораторию крупных антенн, которую предполагалось создать в ИРЭ. При этом сразу предлагали и хорошую квартиру в доме, строительство которого уже заканчивалось. Возможно, я допустил ошибку, отказавшись от этого предложения, хотя уверен, что Бажанов всячески сопротивлялся бы моему уходу. Но вечер тогда мы провели хорошо. Помню это до сих пор.

Одним из попутных результатов моей активной научной деятельности в области ДТР было то, что меня ввели в состав Совета по распространению радиоволн при АН СССР, и я долгое время был там заместителем председателя тропосферной секции.

В 1959 г. я начал исследования, положившие начало новому направлению в теории антенн – статистической теории антенн (СТА), т.е. теории антенн со случайными источниками. Эта теория ведет свое начало от статистической теории допусков, развитой наиболее полно в работах итальянца Рузе и француза Робье. В этих работах рассматривалось влияние случайностей при изготовлении зеркальных антенн на их характеристики. Было показано, что даже малые случайности в антенне приводят к размыванию ее диаграммы направленности (ДН), снижению усиления, росту боковых лепестков. С увеличением электрических размеров антенны и внедрением в практику сложных фазированных решеток, случайности (флуктуации источников) в антенне растут. А так как крупные и сложные антенны очень дороги, то вопросы учета и ослабления влияния случайностей на их характеристики приобретают первостепенное значение. Важно  тут отметить еще  одно  обстоятельство. Рост габаритов антенны приводит к тому, что их размеры становятся соизмеримыми с размерами случайных неоднородностей среды распространения волн. При этом падающую на антенну волну уже нельзя считать плоской в пределах апертуры. Отсюда ясно, что случайности в апертуре антенны могут порождаться как внутри, так и вне антенны. Характерно, что в последнем случае соотношение радиусов корреляции флуктуаций (их пространственного «периода») и размера антенны может быть произвольным, а сами флуктуации могут быть немалыми. Иногда, например при ДТР, флуктуации поля в апертуре антенны могут быть столь значительными, что ДН «рассыпается». Все это придает рассматриваемой проблеме совершенно новую окраску и выводит ее далеко за рамки теории допусков. Поэтому возникла необходимость построения единой СТА, пригодной при разных механизмах происхождения флуктуаций и любых вероятностных свойствах этих флуктуаций.    

Этим я и занялся. Работал я весьма напряженно и продуктивно. За два-три года опубликовал немало статей в общесоюзных журналах и трудах АРТА, а в 1962 г. в издательстве АРТА вышла в свет моя небольшая монография «Статистика поля линейной антенны» (объемом в 115 страниц), в которой изложены основы СТА. И это при том,  что я продолжал в полном объеме руководить кафедрой и выполнять педагогическую нагрузку. В том же, 1962, году мне выпало счастье познакомиться почти одновременно с двумя замечательными людьми – Львом Давидовичем Бахрахом и Яковом Наумовичем Фельдом. В моей последующей жизни эти люди заняли особый, я бы сказал, братский статус. Поэтому сейчас я хочу охарактеризовать каждого из  них.

Лев Давидович Бахрах. Член-корреспондент Российской академии наук. Родился в 1921 г. в Ростове-на-Дону. В 1930 г. семья переехала в Москву, где в 1938 г. Лева с отличием окончил среднюю школу и поступил на физфак МГУ. На одном курсе с ним учились многие в будущем крупные ученые: А.Д.Сахаров, Л.А.Вайнштейн, М.Л.Левин и др. Во время войны Лева был направлен в Военно-воздушную академию им. Н.Е.Жуковского. По окончании ее, в марте 1945 г., назначен в НИИ-17, где и работает по сей день. С 1957 г. длительное время был начальником антенного отдела этого института. Прекрасный теоретик и исключительно талантливый инженер-конструктор. Внес огромный вклад в развитие теории и практики  антенн, о чем свидетельствуют полученные им Ленинская и две Государственные премии, премия имени А.С.Попова, орден Ленина, другие государственные награды. Будучи учеником основателя советской антенной школы А.А. Пистолькорса, достойно продолжает его дело и многие годы является общепризнанным главой советских антеннщиков. Мягкий, добрый, очень доброжелательный человек. В СССР начиная с 60-х годов не  было, наверное, ни одного антеннщика – доктора наук, которому Лева не помог в той или иной мере. Лично я ему обязан своей премией им. А.С.Попова, о чем я еще расскажу. Прекрасно знает и любит литературу, музыку, искусство и, наконец, самое главное, – отличный друг и товарищ.

………………..

Яков Наумович Фельд. Профессор, доктор технических наук. Один из наиболее крупных ученых в области электродинамики, теории дифракции и особенно теории антенн. Родился в 1912 г. в Киеве. Не получив высшего образования, он, благодаря яркому таланту и необычайному трудолюбию, к 20 (!) годам сформировался как блестящий теоретик с исключительно широким кругозором. Свыше  60 (!) лет преподавал в различных вузах СССР. Автор ряда прекрасных книг по  антеннам. Внес огромный вклад в развитие прикладной электродинамики. Очень тонко чувствовал и активно поддерживал новые перспективные веяния в радиофизике. Основатель и многолетний руководитель Всесоюзного семинара по теории  дифракции. На редкость честный, благородный, широко образованный  человек. Его глубоко ценили и уважали многие крупные физики и математики: академики В.А.Фок, М.А.Леонтович, В.А.Котельников и др. Однако со стороны чиновников от науки и государственных органов признания не было. По своему вкладу в науку он, несомненно, был достоин быть действительным членом АН СССР, но увы… К какому-то юбилею его представили к званию «Заслуженный деятель науки СССР», однако в службе Министерства радиопромышленности его кандидатура не прошла. Помешал «пятый пункт». И при всех этих явных несправедливостях Я.Н. не озлобился, помогал научному росту многих молодых ученых. Это ощутил на себе и я. В 1964 г. он охотно согласился быть оппонентом по моей докторской  диссертации, посвященной СТА. Его ценные замечания существенно помогли мне при подготовке к печати монографии по СТА. В дальнейшем, в 1983 г., за работы по СТА мне присудили премию имени А.С. Попова АН СССР. Яков Наумович, считая это новое направление в теории антенн весьма плодотворным, активно этому способствовал. И это при том, что за свои работы он, несомненно, имел куда больше моральных прав на получение этой премии. Он нежно заботился о своей семье, а также о детях и даже учениках рано ушедших из жизни друзей. Одним из таких учеников был талантливый радиофизик-антеннщик Игорь Полищук, живший и работавший в Одессе. В его судьбе и я принимал самое живое участие.

В каждый свой приезд в Москву я обязательно бывал, а нередко и ночевал у Якова Наумовича. Каждая беседа с ним доставляла большое удовольствие. Его жена Вера Михайловна, хорошая женщина, относилась к Я.Н. весьма заботливо. Она всегда была рада нашим встречам.

В 1995 г. Я.Н. ушел из жизни. Я потерял очень близкого мне человека. 10 марта 2002 г. исполнилось 90 лет со дня его рождения. Я принял самое активное участие в организации памятных мероприятий. Особую радость мне доставляет то, что ежемесячному семинару по электродинамике, проводимому в Москве, по моему предложению, было присвоено имя Якова Наумовича Фельда. Я также инициировал переиздание написанного им (вместе с Л.С. Бененсоном) в 60-х годах прекрасного учебника по антеннам. Надеюсь, что в ближайшее время эта книга (к которой я написал предисловие) выйдет из печати.

Для меня Я.Н. был вроде старшего брата – московский Фридик, в то время  как Лева – московский аналог Кусиеля. 

Докторская  диссертация

В период с 1962 по 1964 г. я продолжал активно работать по ряду тесно связанных между собой направлений. Наряду с расширением круга решаемых мною задач в области «чистой» СТА, продолжались экспериментальные исследования по ДТР и анализ получаемых результатов с использованием подходов СТА. Параллельно шла работа по написанию двух упомянутых выше книг по ДТР и глав  будущей докторской диссертации. Оглядываясь назад, я плохо понимаю, как мне тогда удалось все это делать одновременно, тем более что, как и ранее, никаких творческих отпусков я не брал.

Замечу, что в то время в штат академии были введены должности старших  научных сотрудников, специально для лиц, желавших работать над докторской диссертацией. По предложению зам. начальника академии по науке  И.А.Лыкова,  я предварительно дал согласие перейти на такую должность, которая, по словам Лыкова, должна была соответствовать должности старшего преподавателя (т.е. полковничьей должности). При переходе я бы терял процентов 15-20 своего оклада. На это я был согласен. Но когда мы получили новое штатное расписание, то оказалось, что должность старшего научного сотрудника приравнена к младшему преподавателю (должность майора). При таком раскладе я терял бы около половины оклада. (Замечу, что к этому времени я уже имел звание полковника, кое получил в апреле 1961 г.) Однако, как выяснилось, и это было еще не все. Как заявил  Бажанов, он не против моего перехода на новую должность, но при условии, что я буду продолжать выполнять на кафедре «принципиальные» дела. Когда я попросил уточнить, что он имеет в виду, то оказалось, что мое освобождение коснется только лекций, а все остальные кафедральные дела (а главное, присутствие на бесконечных совещаниях) остаются за мной. Но именно эти дела (а не лекции) съедали у меня массу времени. Когда все это стало ясно, Лыков сам сказал, что никакого смысла в моем переходе он не видит. Так этот переход и не состоялся. Тем не менее, когда после увольнения в 1980 г. я получил военный билет, то с удивлением прочел, что по данным отдела кадров, я в течение 2-3 месяцев осенью 1962 г. был старшим научным сотрудником. А я этого (даже по зарплате) и не заметил.

Несмотря на обилие всяких дел, к лету 1964 г. я закончил оформление докторской диссертации. К этому времени в академии уже был создан свой докторский совет. Первым на этом совете защищал свою работу Женя Вавилов, выпускник нашей академии, работавший в то время в Киевском высшем училище. Женя был многосторонне талантливым человеком. Помимо науки он преуспевал и в шахматах (кажется, был кандидатом в мастера), и в волейболе (имел первый разряд), и т.п. К сожалению, в дальнейшем он, не без «помощи» своего окружения, спился и рано ушел из жизни. Я был вторым защищавшимся на нашем совете. В качестве оппонентов я выбрал Я.Н.Фельда, М.А.Колосова и главу советской антенной школы Александра Александровича Пистолькорса. Здесь я должен задержаться и рассказать об этом выдающемся ученом и замечательном человеке.

Александр Александрович Пистолькорс. Член-корреспондент АН СССР.  Родился в 1896 г. в Москве. Окончил Московское высшее техническое училище  в 1927 г. В 1927-1929 гг. работал в Нижегородской радиолаборатории. С 1929 г. до начала войны  в ряде НИИ Ленинграда. Одновременно преподавал в ленинградских вузах, с 1947 г. работал в НИИ-17. Предложил и развил ряд фундаментальных методов теории антенн: метод наведенных  ЭДС, принцип двойственности и т.д. Основатель советской антенной школы. Награжден золотой медалью А.С.Попова, орденом Ленина и другими государственными наградами. Инициатор и бессменный руководитель всех антенных конференций в СССР. Основатель и главный редактор журнала «Антенны». Глубоко порядочный, предельно доброжелательный, благородный человек. Пользовался глубоким уважением и любовью всего «антенного мира». Приведу лишь пару примеров, характеризующих А.А. Как-то ему сообщили, что в буфете московского Дома ученых плохо кормят и перестали торговать пивом. А.А. тут же написал письмо тогдашнему мэру Москвы Промыслову и, как ни странно, получил от него положительный ответ. Мы с Левой любили бывать в Доме ученых, и, наблюдая как-то компанию любителей пива, я сказал Леве: «Неплохо бы написать над здешним буфетом «Пиво им. Пистолькорса». Другой, более серьезный пример. Как-то раз, приехав в НИИ-17, я в очередной раз зашел проведать А.А. В ходе нашего разговора он посетовал: «Я сегодня из-за плохого самочувствия опоздал на работу на полчаса. Наверное, мне пора уходить с работы?» И это произнес человек, которому было лет 95-96 (!) и который имел право свободного входа и выхода из института. Молодым бы людям быть столь требовательными к себе. Вроде тогда я, да и не только я, как-то успокоил его. История эта имела, однако, любопытное продолжение. Года через два-три А.А. все же надумал уходить. Его все уговаривали этого не делать, ибо голова у него работала нормально, и он продолжал выдавать вполне добротную продукцию. После длительных бесплодных уговоров, и Левиных, и других сотрудников, новый (вместо Левы) начальник антенного отдела А.П.Курочкин написал на заявлении А.А. об уходе: «Не возражаю», – и понес эту бумагу генеральному директору Кошеварову. Резолюция последнего была неожиданной: «Категорически возражаю против увольнения А.А.Пистолькорса». Далее следовала вторая фраза, которую дословно я забыл, но суть ее была примерно такова: пусть работает до бесконечности. Понять Кошеварова нетрудно. Зачем ему входить в историю как человеку, уволившему Пистолькорса, тем более что оклад А.А.  это пустяк для бюджета фирмы. Завидной чертой характера А.А. была его обязательность. На любое письмо он отвечал очень дружелюбно и обстоятельно. К каждому празднику рассылал поздравления, причем неформальные. И это при том, что круг его корреспондентов был весьма широк. Этой традиции он следовал неукоснительно до последних дней своей жизни. Приведу для примера два бесценных для меня письма: то, которое он прислал мне на 99-м году жизни в связи с моим 75-летием, и его традиционное новогоднее письмо (последнее), посланное им за несколько дней до своей кончины. Умер Александр Александрович в 1996 г., совсем немного не дожив до своего столетия.

На протяжении более тридцати лет я был близок с этим удивительным человеком и многому у него научился. В частности, предельно ответственному отношению к любому делу. Дав согласие быть моим оппонентом, он сказал мне и своему начальнику, коим был тогда Лева Бахрах, что ему нужен месяц для выполнения этой работы. И надо заметить, что А.А. очень внимательно изучил мою диссертацию и сделал много полезных замечаний разного плана.

Защита состоялась 28 ноября 1964 г. Все прошло нормально. Было много хороших отзывов и выступлений по работе. Голосование было единогласным. Затем, естественно, последовал довольно теплый банкет в ресторане гостиницы «Харьков».

После защиты я решил отдохнуть и поехал по путевке в Светлогорский военный санаторий. Светлогорск (в прошлом – немецкий городок Rauschen) находится  вблизи Калининграда (бывший Кенигсберг) на берегу моря. Этот городок и, в частности, санаторий в войну были местом отдыха немецких летчиков. Санаторий сам по себе вполне уютный, но почему-то кормили на редкость невкусно, и я помню это до сих пор. К тому же на дворе был декабрь, и погода неважная. Малость отводил душу на санаторных танцах и во время прогулок по Светлогорску. Вспоминается такой эпизод. Поздний вечер. Мы с одним из моих коллег по отдыху прогуливаемся по одной из пустынных улиц Светлогорска. Дорогу перебегает чернющая кошка. Мы, конечно, останавливаемся. По правилам надо бы дождаться, чтобы кто-то пересек «кошачью» линию. Но, как я уже сказал, улица пустынна, и ждать можно до утра. И тут я, на счастье, вспомнил, что есть еще один верный способ  надо развернуть головной убор на 180 градусов и при этом, пересекая «кошачью» линию, закрыть глаза. В нашем случае реализовать первое особо удобно, ибо мы в военных фуражках. Ну, короче, так мы и поступили. Идем дальше. Решили выйти к морю. На крутом берегу стоит красивая беседка. Перед ней черное пятно. Первое впечатление, что это лунная тень от беседки. Я иду первый. Не знаю  почему, но я решил через это пятно перепрыгнуть. Обернулся  мать моя рóдная! Это глубочайшая дыра, дна которой не  видно. Наступи я на пятно  наверняка ноги переломал бы. Ну, как тут не порадоваться нашей  предусмотрительности. Нет, что ни говори, а от кошачьей напасти разворот фуражки  дело верное.

В целом, отдых оказался неважным. Мало что осталось в памяти и от ознакомления с мрачноватым, сильно разрушенным Кенигсбергом. Запомнился лишь  солидный памятник на могиле Канта.

После возвращения снова втянулся в напряженную работу. Надо было подтянуть кафедральные дела, и к тому же я решил, что докторская диссертация не закончена, пока по ее итогам не написана добротная книга. Видимо, тут я перегнул  палку, ибо еще не отошел от нагрузки, которую тянул в предыдущие годы. В результате в марте 1965 г. угодил в госпиталь.

Инфаркт

День, когда я попал в госпиталь, мне запомнился хорошо. В первой половине  дня у меня было три пары лекций. Уже на втором часе я почувствовал тупую боль под мышкой. В силу своей полной медицинской неграмотности, я никак не связал это с сердцем и провел все шесть лекционных часов при постепенно усиливающейся боли. В этот же день в академии был один из замов главкома Войск ПВО, и в пять вечера я что-то должен был ему докладывать. Посему я остался на  работе и улегся на диван в ожидании предстоящей встречи. Однако боль усиливалась, и я решил позвонить в нашу санчасть. Пришел дежурный врач. В этот день дежурила жена одного нашего полковника Шаповалова – довольно опытный специалист. Она сразу же заподозрила что-то неладное. Из санчасти принесли носилки, вызвали солдат и пронесли меня через всю академию к машине, которая и доставила  меня в госпиталь. Там меня определили в большую палату в первой терапии. Командовал этим отделением опытный врач, главный терапевт госпиталя и гарнизона, полковник медицинской службы Наум Борисович Гинзбург  ученик известного киевского медика академика Стражеско. Наутро Н.Б. вынес свой приговор  инфаркт. Я был порядком удивлен. Вроде бы никогда на сердце не жаловался, и вдруг  нá тебе. При вынесенном диагнозе – режим постельный, аж на 42 дня. Надо сказать, что в первые дни пребывания в госпитале каждый вновь поступающий еще находится в плену прерванных служебных дел. Даешь какие-то указания или поручения-просьбы приходящим к тебе людям, переживаешь, как там без тебя идут дела. Постепенно служебная активность затухает, и ты втягиваешься в госпитальный образ жизни. А он довольно однотипный. С утра туалет, измерение температуры и прием лекарств. Затем завтрак в столовой или в палате, обход врача. Далее обед, сон и часов с 4-5 до 6-7 вечера приход родственников и гостей. Потом ужин и разный треп, в зависимости от твоего состояния. Часов в 10-11 вечера отбой. Самое противное для лежачих больных  это дела туалетные. Но и к  этому со временем привыкаешь. Питание было довольно скудное, на него выделялось всего по 90 копеек в день. На эти деньги не развернешься. Посему предъявлять какие-то требования к госпитальной еде было бы несерьезно. Помнится, раз в неделю в палату заходил госпитальный диетврач, старый еврей в подтяжках. Он терпеливо выслушивал бурные претензии больных на питание и после этого произносил одну и ту же фразу: «И что вы хотите на 90 копеек в день?» После этого все на неделю замолкали. Питались, конечно, едой домашней. В нашей палате было 10 человек. Половина  сердечники, половина  язвенники или онкологические больные. Большая палата  дело, конечно, не из веселых. Палата на двоих (одна такая палата на этаже была)  вроде бы, явно лучше. Но при этом велика вероятность, что ты попадешь на неприятного соседа и тогда позавидуешь тем, кто лежит в большой палате. Я себя в большой палате чувствовал вполне нормально. Справа от меня лежал очень симпатичный подполковник Моисей Ямпольский, который относился ко мне весьма внимательно, особенно когда мне бывало нехорошо. Его регулярно навещал сын Юра. Позднее Юра стал профессором, доктором наук, зав. отделом радиоастрономического института. У Моисея был рак желудка (ему говорили, что у него язва), и вскоре после моей выписки из госпиталя он умер. …….

Ежедневно ко мне приходил кто-то из домашних (Лида или Валя), а также множество друзей и знакомых. Проведывал меня и зам. начальника академии И.А.Лыков. Несколько раз появлялся вооруженный Валя Грабина. Причиной столь необычных визитов было следующее. За несколько лет до этого я вытащил  Валю из Красноярска (где он преподавал в школе младших военных специалистов) в Харьков, в ХВАИВУ. По моей просьбе его взял в адъюнктуру мой друг, упомянутый ранее Савелий Еремеевич Фалькович, профессор, доктор технических наук, прекрасный ученый и хороший человек (мы дружим с ним и его женой Марией Васильевной уже много лет). Когда Валя прибыл в Харьков, он реализовал свою давнюю мечту и поступил учиться на биофак ХГУ. Естественно, это тормозило его работу в адъюнктуре. Через некое время С.Е. обратил на это мое внимание, добавив при сем, в общем-то, справедливо: «Ты его «породил», ты его и вытягивай». Пришлось мне включиться в дело. Когда я попал в госпиталь, Валя находился на завершающем этапе работы. Поэтому он приходил ко мне не только для того, чтобы проведать, но и за консультацией. Его работа была закрытой, и приносить ее он мог, только имея при себе пистолет.

Как известно, все когда-то кончается. Прошли и мои 42 дня. Пора было вставать. Здесь мне хотелось бы сделать одно замечание, характеризующее различие  между медиками и представителями других наук. За мою долгую жизнь ко мне  много раз обращались за консультациями самые разные люди. Закончив соответствующий разговор, я обычно говорил им: «Это моя точка зрения. Может быть, вы хотите посоветоваться еще с кем-то. Тогда я вам рекомендую такого-то. Я могу попросить его, чтобы он вас выслушал». В отличие от этого, медики обычно не любят, чтобы их больной обращался к кому-то еще за консультацией. По-видимому, они считают это недоверием к своей квалификации. Конечно, в значительной мере это зависит от конкретного медика. В моем случае это проявилось довольно отчетливо. Н.Б.Гинзбург был, несомненно, специалистом высокой квалификации, да и человеком хорошим. (Впоследствии мы с ним многие годы были в дружеских отношениях.) Мои домашние и друзья, не подвергая сомнению решения Н.Б., все же очень хотели, чтобы меня посмотрел еще и Дубинский, тоже очень известный в Харькове специалист-сердечник. Н.Б. этому сопротивлялся. Сейчас я так и не помню, чем все это закончилось. Кажется, я был таки у Дубинского, но существенно позже, после выхода из госпиталя.

Итак, по истечении 42 дней я, как говорится, начал расхаживаться. А выход из лежачего положения к «нормальному»  процесс довольно неприятный. Усугубляется это мнительностью  боязнью «схватить» повторный инфаркт, что иногда бывает и о чем больные наслышаны. Наконец и период расхаживания закончился, и  меня выписали домой. На несколько дней приехали Куся и мой  университетский друг Густав Наан, о котором я писал в первой части моих воспоминаний.

Процесс реабилитации я решил построить по примеру моего знакомого (а впоследствии и хорошего друга) А.Р.Вольперта. Несколько слов о нем.

Амиель Рафаилович Вольперт. Профессор, доктор технических наук. Родился в 1908 г. Широко образованный, высокоинтеллигентный человек. Один из известнейших радиоспециалистов еще с довоенных времен. Работал в разных областях  радиотехники. Наиболее известный его труд посвящен расчету режима работы в длинных линиях (диаграмма Вольперта–Смита). Принимал активное участие во всех проводившихся в СССР антенных мероприятиях. Трагически погиб  попал под автомашину возле своего дома накануне восьмидесятилетия. Мы были дружны с ним много лет.

Незадолго до моей болезни А.Р. перенес тяжелый инфаркт. По совету друзей он целый год вел себя предельно аккуратно. Взял все отпуска, не использованные за многие годы, съездил пару раз в санатории и только после такого длительного перерыва вышел на работу.

Я действовал по аналогичной схеме. В июне вместе с Лидой я поехал на 24 дня в дом отдыха академии. По возвращении вышел на работу, поскольку истек срок больничного листа (четыре месяца). Старался не перегружаться. В ноябре мы с Лидой поехали в хороший военный санаторий «Архангельское», расположенный в 20 километрах от Москвы. Там нас навещали многие московские друзья, в частности Бахрахи и Фельды. Неожиданно заехал Фридик, который по какому-то поводу оказался в Москве.

Вернулся домой и снова вышел на работу. Основное внимание в этот период, в первой половине 1966 г., помимо текущих кафедральных дел, я уделял отработке книги «Вопросы статистической теории антенн», в основе которой лежала моя докторская диссертация. Замечу попутно, что, в отличие от «мышиной» ваковской возни с кандидатской диссертацией, докторская была утверждена относительно  быстро, примерно через год после защиты, в декабре 1965 г. В сентябре 1966 г. я получил звание профессора по кафедре «Антенно-фидерные устройства и распространение радиоволн».  

Летом 1966 г. мы с Лидой снова поехали в санаторий «Архангельское». С этой поездкой связаны две запомнившиеся мне истории.

История первая. Накануне нашего отъезда меня попросил зайти начальник санитарной службы академии полковник Столяров. Он вручил мне письмо к начальнику санатория «Архангельское» и при этом устно пояснил содержание его послания. Речь шла о мебели, которую незадолго до этого санаторий передал академии для оборудования нашего дома отдыха. Столяров сообщал, что часть этой мебели оказалась приемлемой, а другая ее часть не подошла. А надо сказать, что родственник Столярова, генерал-лейтенант Столяров, был какой-то видной фигурой в медицинском управлении Вооруженных сил. Естественно, что «устойчивость» начальника санатория «Архангельское» в какой-то мере зависела от благорасположения этого генерала. Может быть, он усмотрел в письме нашего Столярова некое неудовольствие и решил как-то «исправиться». Я это почти предвидел. Не успели мы с Лидой разместиться в отведенной нам комнате, как нас попросил зайти начальник нашего отделения и предложил перейти в другой, более уютный номер. Я сказал, что нам и так хорошо и переходить нам ни к чему. На этом, однако, дело не кончилось. Через день нас пригласил к себе сам начальник санатория и предложил перейти в лучший номер санатория, № 35,  номер министра обороны, сказав при этом: «У вас осталось дней двадцать, и номер будет свободен как раз эти двадцать дней, так что соглашайтесь». Отказываться снова было уже неудобно, и мы перешли в предложенные нам двухкомнатные апартаменты с хорошим телевизором, сервантом, набитым разной посудой и, что очень важно, с городским телефоном. Хорошо, что я приехал в санаторий в гражданской одежде, и посему никому не бросалось в глаза, что какой-то полковник занимает апартаменты министра обороны. Кстати, соседний с нами номер занимал прославившийся в войну генерал армии П.И.Батов. Он оказался весьма скромным человеком, и, беседуя с ним, я дистанции между нами не чувствовал. К нам в гости приходили наши друзья-москвичи, и время пролетело незаметно, более того, я бы даже сказал, насыщенно, ибо в санатории в это же время отдыхал маршал Бажанов. И тут я перехожу к истории номер два.

История вторая. Когда я направлялся в санаторий «Архангельское», Столяров сообщил мне, что там отдыхает Бажанов. Встречаться с ним не хотелось, ибо всю жизнь я не любил крутиться на глазах у начальства. Я знал, что Бажанов и его жена Евдокия Ивановна  страстные любители кино, а посему решил, что по вечерам мы можем спокойно гулять по парку. И надо же было такому случиться, что в один из вечеров примерно через неделю  после  нашего приезда в санаторий мы лоб в лоб столкнулись с Бажановыми. Они тут же потащили нас к себе, организовали чаепитие с коньяком, и мы довольно живо провели вечер. И до их отъезда из санатория я был обречен. Но, надо сказать, беседы с Бажановым были довольно интересными. Человек он оказался весьма начитанным, в частности хорошо знал Шолом Алейхема. Насколько я помню, он родился в каком-то еврейском местечке в Украине и знал некие, незнакомые даже мне, детали еврейского быта.       

Санаторный срок мой закончился. Закончился и годичный «инфарктный» перерыв. Пора было снова всерьез включаться в работу. Наступил второй этап  моего командования кафедрой.

На главную    Еще Я.С.Шифрин