СЕКРЕТНАЯ ВОЙНА

Григорий КИСУНЬКО,
генерал-лейтенант в отставке, член-корреспондент РАН

Из воспоминаний Генерального конструктора противоракетных систем

 1                       
До этого вызова к Берии я ни разу не был в Кремле, не знал, с какой стороны и через какие ворота туда можно попасть, а тем более - как пройти к Берии. И странное дело! - я не ощущал никакого чувства приподнятости, торжественности, какое, кажется, должен был испытывать, ступая впервые по кремлевской земле, по коридорам с дверями, на которых начертаны звучные имена соратников Сталина. Вместо этого у меня было тягостное ощущение какой-то неотвратимой беды, неприметно витавшей вокруг и подталкивавшей меня к дубовой двери с блестящей металлической пластинкой, на которой выгравированы имя, отчество и фамилия того, кто вызвал нас к 22.00. Пластинка выглядела почти по-домашнему и напомнила мне оставшиеся от петербургских традиций надписи, которые мне довелось видеть в Ленинграде на дверях квартир профессоров, доцентов, врачей. Да, скорее именно врачей, потому что в приемной уже ждали посетители, вид которых был как у тяжелобольных. Все ждали вызова в кабинет Хозяина молча, а с входящими товарищами здоровались кивками или в крайнем случае шепотом.
Точно в 22.00 дверь из кабинета Берии открыл его помощник Сергей Михайлович Владимирский. На его лице промелькнула гримаса, которую следовало понимать как улыбку, входящую в трафарет любезности, выработанный для посетителей, приглашаемых в кабинет Хозяина.
Кабинет Берии напоминал небольшой зрительный зал с возвышением в виде сцены, на которой громоздился огромный письменный стол, уставленный телефонными аппаратами. Всю длину зрительного зала, исключая промежутки у "сцены" и входной двери, занимал широченный стол с приставленными к нему кожаными креслами. Когда все вошедшие расселись за этим столом, я успел подумать, что такая его ширина и расстановка кресел вроде бы рассчитаны на то, чтобы никто из "зрителей" не смог передать что-либо ни на противоположную сторону стола, ни соседу справа или слева.
Берия буквально возник на "сцене" из неприметной боковой двери, будто пройдя сквозь стену, под которую была замаскирована дверь. Мы все встали, он сказал: "Садытесь". Я обратил внимание и на его кавказский акцент, и на великолепный, с иголочки, костюм из мягкой темной ткани, на белоснежную рубашку с изысканно повязанным галстуком в вырезе однобортного пиджака, и еще на то, что у Берии безобразно огромный живот, который не удалось скрасить даже хитроумным покроем костюма. Лысая голова и плечи неестестенно откинуты назад, как противовес животу, удерживавший его хозяина в вертикальном положении. Вместе с тем при свете ярких люстр блики от очков с очень тонкой оправой казались лучами той сатанинской силы, благодаря которой этот всемогущий человек видит всех и все насквозь.
Берия сел за свой стол как раз напротив длинного широченного стола, за которым сидели прибывшие по его вызову люди. Восседая над ними, он обвел их взглядом, будто пересчитывая всех и просвечивая каждого. Начал с правого дальнего конца, где с выражением прилежных учеников сидели Калмыков и Расплетин, потом, перескочив через пустой стул, скользнул по лицам Щукина, Устинова, Рябикова. Слева ближе всех к Берии сидел его помощник, тот самый, который пригласил нас в кабинет. Он сидел напротив Рябикова, далее через один стул - Елян, за ним рядом сидел я, а через один стул от меня - Главный конструктор Куксенко, оказавшийся крайним по левой стороне стола. Мне показалось, что Берия "просвечивал" меня дольше других, и я старался, не мигая, выдержать эту процедуру.
- Сначала ознакомимся с одним документом,- начал Берия, поднявшись с кресла и взяв со стола папку.- Я его вам сейчас прочитаю: "Дорогой Лаврентий Павлович! Докладываем Вам, что пуски зенитных ракет системы "Беркут" по реальным целям не могут быть начаты из-за того, что поставленные на полигон заводом № 92 антенны оказались некачественными. Завод отнесся к своей работе безответственно, допустил грубейшие отступления от утвержденных технических условий, а представитель КБ-1 Заксон самовольно разрешил отгрузку антенн с этими отступлениями. Просим Ваших указаний. Калмыков, Расплетин". Кто писал эту шифровку? - спросил Берия.
- Мы, Лаврентий Павлович,- хором, поднявшись по-военному, ответили Калмыков и Расплетин.- Мы вдвоем.
- Как это вдвоем? Кто держал ручку?
- Текст обсуждали вдвоем, а в блокнот вписывал я своей авторучкой,- пояснил Калмыков.
Я понял, что зачитанная шифровка была неожиданностью не только для меня, но и для всех остальных присутствующих, кроме, конечно, помощника Берии. Вот чем, оказывается, занимались авторы шифровки втайне от меня и Заксона на полигоне, втянув нас в "мартышкин труд" на антеннах. Они, конечно, знали, что у Берии в сейфе уже лежит кляуза на двух антенщиков-вредителей, что все документы по приемке антенн Заксон подписывал с моего ведома. Значит, явно рассчитывали, что их шифровка сработает как хороший довесочек к той кляузе, как бензин, вылитый на тлеющие угли. Страшно работать рядом с такими людьми. В их действиях угадывается и холодный жестокий расчет, и опыт, и кто знает, какими делами на их совести легли тридцатые и последующие годы.
- А теперь прочитаем еще один документ,- продолжал Берия.- "Дорогой Лаврентий Павлович? Докладываем Вам, что антенны А-11 и А-12, изготовленные серийными заводами с отступлениями от ТУ, зафиксированными военной приемкой, согласно принятому нами решению отгружаются для монтажа на боевые объекты системы "Беркут". Рябиков, Устинов, Калмыков, Щукин, Куксенко, Расплетин, Кисунько". Какому документу прикажете верить? - спросил Берия.- На полигоне антенны негодные, а для боевых объектов такие же антенны оказываются годными? Объясните мне этот парадокс, товарищ Рябиков!
- Лаврентий Павлович, по-видимому, товарищи Калмыков и Расплетин погорячились и, ни с кем не советуясь, поторопились с шифровкой. Мы посоветовались с главными конструкторами и считаем, что антенны годные,- ответил Рябиков.
- А может быть, они не погорячились, а на них в Москве надавили и заставили подписать вот этот другой документ об отгрузке антенн на объекты? А оттуда куда будем отгружать? На свалку? Меньшевистские штучки! И ротозейство! Да, всеми вами, ротозеями, крутит, как ему захочется, какой-то гражданин Изаксон, и притом совершенно бесконтрольно обводит вокруг пальца даже вас, академик Щукин! Сидите! - поморщившись, бросил он вскочившему с места Щукину.- Кто непосредственный начальник этого Изаксона? - зловеще приглушенным голосом спросил Берия.
- Я, Лаврентий Павлович. Моя фамилия Кисунько. Все отступления от ТУ Заксон разрешал с моего личного согласия...
- Обратите внимание, Лаврентий Павлович,- вмешался помощник Берии.- Кисунько соглашается со всем, что бы ни предлагал Заксон. А вот у нас есть точные данные, что он игнорирует дельные предложения других специалистов, например, техников и лаборантов...
Помощник запнулся, разыскивая бумажку с фамилиями игнорируемых мною техников и лаборантов.
Пользуясь заминкой, я торопливо, чтобы снова не перебили, выпалил:
- Антенны с такими параметрами вполне годные. Это подтверждено специальными испытаниями на обоих полигонах. Протоколы испытаний мною представлены главным конструкторам.
- Я полностью согласен с товарищем Кисунько,- сказал Главный конструктор Куксенко.
Теперь Берия уставился в сторону авторов шифровки. Поморщившись, спросил у Расплетина:
- Почему у вас такое лицо? Красное какое-то. Вы не пьяны?
- Никак нет, Лаврентий Павлович. Такой цвет лица у меня с детства.
— Смотрите у меня. Я вам покажу... с детства... 
После паузы Берия подытожил:
- Я убедился, что дело здесь не простое. Надо разобраться специальной комиссии. Рябиков, Устинов, Елян, Куксенко.
- И Щукин,- добавил Рябиков.
- Хорошо... Но постоянно помните о бдительности. Многому нас учит история с врачами-вредителями... Результаты работы комиссии доложить мне 6 марта, в понедельник.
При этом Берия сделал пометку на настольном перекидном календаре.
Слова Берии насчет врачей-вредителей при постановке задачи для комиссии опять вызвали у меня чувство обреченности, несмотря на реабилитирующую меня и Заксона реплику Куксенко. Похоже, что у Берии еще до совещания сформировалось мнение по этому делу, подготовленное спецслужбами. Да и помощник в том же духе заранее надергал "факты" с техниками и лаборантами. Но, с другой стороны, реплика Куксенко, подразумеваемая как мнение обоих главных конструкторов, т.е. и Куксенко, и Берии-младшего, не сулит ничего хорошего и авторам шифровки. Никто не мог предугадать, куда повернет колесо фортуны.
И еще подумалось мне, что все мы у Берии под надежным колпаком, если он с такой точностью подкинул намек Расплетину насчет цвета лица. Точно сработали бериевские стукачи насчет феноменальной непросыхаемости Александра Андреевича!
Все, кто был на "совещании" у Берии, прямо из Кремля проследовали в ТГУ и собрались в кабинете Рябикова. Сюда же прибыли начальник военной приемки ТГУ полковник Червяков и главный инженер спецглавка Миноборонпрома С.Н.Савин по вызовам Рябикова и Устинова. Было уже за полночь. Рябиков, уставший, с кругами под глазами, снял пиджак, расстегнул ворот рубашки, ослабил галстук, приложился к стакану боржоми, поставил стул почти на середину кабинета, сел на него верхом, руки как плети опустил на спинку стула. Потом вскинул голову и, вытянув вперед правую руку, зло, по-площадному, выругался, глядя в сторону Калмыкова и Расплетина:
- Так что же?! Почему бы нам не посадить парочку антенных вредителей и благополучно покончить с этим делом? Так сказать, концы в воду?
После паузы Устинов предложил:
- Давай так: на завод отправим сначала малую комиссию. От тебя - председатель, от меня - Савин, от КБ-1...
- Кисунько,- предложил Куксенко.
- Хорошо, а от ТГУ поедет Червяков. Можете прямо сейчас, Николай Федорович? - спросил Рябиков у Червякова.
- Как штык, Василий Михайлович,- ответил полковник.- Одному или с кем прикажете? В машине места хватит.
- А вот возьмите за компанию Григория Васильевича,-сказал Елян.- Вы как, Григорий Васильевич?
— Я тоже как штык.
- А мне, Дмитрий Федорович, разрешите выехать завтра поездом,- сказал Савин, обращаясь к Устинову.
Устинов согласился, и я понял, что Савин, пока мы будем в дороге, постарается объяснить заводчанам, как вести себя с нашей комиссией.
Работа "малой" комиссии началась утром следующего дня с прибытием представителя министерства Савина и вызванного с полигона Заксона. Червяков сразу же задал работе следовательский тон и быстро настроил заводчан и Заксона друг против друга. Поднимались первичные документы по пустяковым вопросам, которые в производстве положено решать заводским технологам и конструкторам самостоятельно. Было ясно, что Червяков просто решил на всякий случай подстелить соломку в виде фактов самовольства завода и Заксона без ведома военпредов - вплоть до выбора цвета лакокрасочных покрытий на внешних поверхностях волноводов. В этих вопросах, в которых копался дотошный военпред, заводчане ссылались на Заксона, провоцировалось глупое препирательство по вопросам, не стоящим выеденного яйца.
Я попытался вернуть Червякова к главному вопросу - об амплитудной разноканальности, по которой высказаны претензии к антеннам, но он заявил, что этот вопрос ясен как божий день: антенны не удовлетворяют ТУ - значит, некачественные.
- А разрешение Заксона и - извините! - даже лично ваше, Григорий Васильевич, для военпреда не имеет никакой силы. Для нас закон - подпись Главного конструктора или его зама на чертежах и на ТУ. Всякие же эксперименты, технические протоколы - все это ваше внутрикабэвское дело.
Сбить Червякова с заскорузлого трафарета военпредского мышления оказалось делом безнадежным, и я решил для доклада перед комиссией Рябикова подготовить справку о проведенных в Кратове и в Капъяре экспериментах и их результатах, доказывающих, что претензии Калмыкова и Расплетина к качеству антенн необоснованны. Кстати, чтобы убедиться в этом, не надо было выезжать на завод ни малой, ни большой комиссии. Вопрос сугубо не заводской...
В день, когда мы вернулись в Москву, печать и радио объявили о болезни Сталина. В воскресенье Сталин умер. А понедельник - день, назначенный Берией для доклада ему материалов комиссии Рябикова. Но Василию Михайловичу по кремлевке вместо Берии ответил его помощник: "Ваш доклад откладывается до особого указания". Другие, более важные заботы появились.
Во вторник 7 марта, прибыв на подмосковный завод, где состоялось наше знакомство с С.П.Королевым, я был удивлен тем, что прямо в бюро пропусков, загораживая доступ к окошку, валялся какой-то пьяный в стеганой ватной спецовке. Он всячески поносил Сталина и нецензурно ругался...

Между тем будто и не было шифровки о якобы негодных антеннах - на подмосковные объекты завозилась аппаратура станций Б-200, шли работы по ее монтажу и настройке и в это же время на полигоне готовились к пускам зенитных ракет по парашютным и самолетным мишеням. Автономные испытания зенитных ракет В-300 прошли год тому назад под руководством Сергея Ивановича Ветошкина - первого зама Рябикова - и Генерального конструктора Семена Алексеевича Лавочкина. А в октябре 1952 года состоялся первый пуск ракеты с наведением ее от Б-200 на условно заданную точку. Теперь предстояло научить "Беркута" охотиться на реальную, а не условную дичь.
В апрельский день, назначенный для пусков ракет по реальным мишеням, как и обещали синоптики, на полигоне выдалось безоблачное утро. Степь и воздух над ней еще не успели прокалиться, и едва заметный легкий ветерок доносил до испытательной площадки станции Б-200 приятную утреннюю прохладу вместе с пьянящими, по-весеннему пряными запахами целинного разнотравья, разморенной, напоенной вешними водами земли. Куда ни глянь - всюду степь, как гигантский зеленый ковер, местами отливающий еще не поседевшей полынной синевою и усеянный россыпями диких тюльпанов.
По радио получен доклад о выходе самолета-мишени на боевой курс. Начальник полигона с группой допущенных лиц заняли места на наблюдательной площадке возле большого артиллерийского дальномера, смонтированного рядом с антеннами. Все смотрят в сторону, откуда сначала должен появиться звук самолетных моторов, потом он будет усиливаться, появятся солнечные блики, отраженные самолетом, а за ними на голубизне неба - белесоватый инверсионный след.
Подготовка станции Б-200 к боевой работе с генеральной проверкой от имитаторов велась особенно тщательно. При автономных проверках аппаратуры неугомонный, вездесущий Расплетин появлялся на рабочих местах инженеров-настройщиков, присаживался к контрольным осциллографам, крутил ручки, щелкал переключателями разверток, подолгу всматривался в картинки на экранах, давал команды, делал замечания. Боевой расчет на своих рабочих местах внимательно следил за экранами, слушал команды и доклады через репродукторы громкоговорящей связи.
- Самолет вошел в зону. Взят на автосопровождение.
- Самолет сбросил парашютную мишень. Вышел из опасной зоны.
- Цель захвачена на автосопровождение.
- Первая - пуск!
В этот момент одна из ракет на пусковом столе словно бы покачнулась и начала обволакиваться снизу облаком дыма и пыли, в котором сверкнуло ослепительное пламя. Ракета ревела, но не было заметно, что она поднимается. Казалось, будто она зависла над пламенем, размышляя, что делать дальше. Потом лениво и нехотя начала подвигаться вверх, не торопясь, набирая скорость и одновременно склоняясь носом в сторону мишени. И совершенно невозможно было уловить момент, когда она, как гончая, заметившая дичь, устремилась к подвешенной на парашюте мишени. До станции дошел приглушенный и задержанный расстоянием звук от подрыва боевой части ракеты.
Выбежавшие из аппаратного помещения "промышленники" и офицеры поздравляли друг друга, но радость выражали сдержанно: расстрелять парашют - это все же не то, что расстрелять самолет. А из репродуктора снова:
- Самолет-мишень вышел на боевой заход.
- Экипаж самолета-мишени парашютировался.
- Самолет-мишень в зоне. Захвачен на автосопровождение.
- Вторая - приготовиться... Вторая - пуск!
Со второй ракетой повторилось на старте то же, что и с первой, но теперь гончая устремилась к голове траекторного следа самолета-мишени. И на небе разыгралась такая картина, как будто сближались друг с другом два сказочных змея, распуская за собой огромные серебристо-чешуйчатые хвосты. Когда же змеи схлестнулись лбами, то более быстрый полетел дальше, а у второго голова отвалилась от хвоста и начала падать, облизываемая языками пламени, разваливаться на дымящиеся и горящие куски. Там, где упал самый большой кусок, сверкнул огонь, грохнул взрыв и взметнулось над землей грязно-бурое облако, постепенно приобретая форму огромного гриба, выросшего над степью. А в воздухе продолжали падать, планируя и выписывая замысловатые зигзаги, отсвечивающие в солнечных лучах металлические обломки,- все, что осталось от бомбардировщика Ту-4.
Стоял благодатный апрельский полдень. Подогретый воздух быстро растворил в себе прочерченные в небе следы самолета и сбившей его ракеты, исчезло и грибовидное облако. Над полигоном снова было чистое голубое небо, будто ничего не произошло, от неба до земли продолжали разливаться песни степных жаворонков. И в людях от только что свершившегося в этой степи тоже пела радость за свой труд, гордость за свою причастность к созданию самого гуманного оружия, которое будет стоять на страже чистого неба над землей, на которой еще зияли раны от минувшей войны. Над землей, вокруг которой теперь гнездились новые драчливые ястребы, грозящие ей ядерной войной. Но создателям чудо-оружия некогда было предаваться чувству радости, потому что их ждали новые неотложные дела. Да и мало кто из них мог знать о том, что произошло здесь, в степи. Создатели "Беркута" были поглощены будничными заботами в авралах по монтажу и наладке аппаратуры на создававшихся боевых объектах зенитно-ракетной обороны Москвы.
...Итак, полигонный "Беркут" с "негодными" антеннами сбивает цели, и недоразумения с герметизаторами на объектах удалось быстро урегулировать, но пресловутая "разноканальность" антенн продолжала висеть как дамоклов меч, напоминая о гнусной шифровке с полигона. И что удивительно: Павел Николаевич Куксенко, поддержавший меня на совещании у Берии, мог бы властью Главного конструктора одним росчерком пера исключить бессмысленный пункт ТУ, но он почему-то не вмешивался в это дело. Не намекнул ли ему кто-нибудь, чтобы он не препятствовал разоблачению "антенщиков-вредителей"? Могли, конечно, напомнить ему, что он уже однажды побывал в лапах НКВД. Выходит, дело о вредителях не закрыто - просто небольшая заминка в связи со смертью Сталина. И я решился, воспользовавшись заминкой, поговорить начистоту с Еляном.
- Амо Сергеевич, у меня к вам две просьбы. Первая - дайте мне возможность лично написать объяснение по кляузе, которая лежит у нас в секретной части с резолюцией Лаврентия Павловича.
- Не понимаю, о чем вы говорите, Григорий Васильевич.
- Если вы хотите скрыть от меня эту бумагу, чтобы я не расстраивался, то я вам признаюсь, что я ее видел и читал и меня как раз и беспокоит то, что у нас в КБ ее от меня скрывают и ведут негласное расследование по линии офицеров госбезопасности. А ведь резолюция Берии адресована не им, а лично вам. Если не полагается меня знакомить с этим документом, я могу изложить свое объяснение в виде докладной записки на ваше имя с ответами на вопросы, якобы поставленные вами лично.
Елян позвонил начальнику секретного отдела, объяснил, какой документ ему нужен. Тот принес папку, но, увидев меня, замялся. Елян его успокоил:
- Не бойся, Михаил Андреевич, давай сюда папку, а сам пока погуляй.
- Но, Амо Сергеевич...
- Я, кажется, ясно сказал, товарищ полковник погранвойск! Полковник вышел, а Елян протянул мне злополучную папку, и в ней я прочел резолюции под указанием Берии.
Елян сказал секретарше, чтобы ни с кем не соединяла и никого не впускала к нему, а сам углубился в чтение своих бумаг, пока я вписывал в блокнот текст докладной. Потом вызвал полковника-секретчика, вручил ему папку и блокнот, приказал срочно отпечатать на машинке докладную записку, которая начиналась словами:
"НАЧАЛЬНИКУ КБ-1 тов. А.С. ЕЛЯНУ" По поставленным Вами вопросам разработки антенн А-11 и А-12 докладываем..."
В конце записки - подписи Кисунько и Заксона.
- А какая у вас вторая просьба? - спросил у меня Елян.
- Сейчас дела по моей высокочастотной части подтянулись и я мог бы побывать в отпуске. Пять лет не отдыхал. Но дело даже не в этом. Письмо с завода, шифровка Калмыкова и Расплетина - все это как-то висит надо мной. Сын врага народа, да еще и вредитель... Со мной может случиться такое, что надо перед этим набраться сил, отдохнуть.
- Все это вы преувеличиваете, но отдохнуть вам действительно надо. У вас расшатались нервы от разыгравшегося воображения. Куда думаете поехать? Может быть, помочь достать путевку?
- Спасибо, но я хочу всей семьей. Поеду "дикарем". В свои тридцать пять я еще не видел Кавказа. Поеду в Сочи. Говорят, там хорошо. Может быть, для меня это последний шанс...
Я вернулся из отпуска после ареста Берии. Уже не было ни Третьего, ни Первого (атомного) главков при Совмине СССР, ранее подчинявшихся Берии. Из них было образовано Министерство среднего машиностроения, в котором бывшее ТГУ получило новое название - Главспецмаш, однако никаких кадровых изменений в этом главке не произошло.
Зато существенные кадровые катаклизмы потрясли подчиненное Главспецмашу КБ-1. Прежде всего были упразднены две должности главных конструкторов КБ-1, которые занимали основатели этой организации - Павел Николаевич Куксенко и Сергей Лаврентьевич Берия (сын Лаврентия Павловича). Серго после содержания под арестом был отправлен на жительство и на работу в Свердловск под новой фамилией и даже с измененным отчеством. Мне довелось читать циркулярное письмо ВАКа об отмене присуждения Сергею Лаврентьевичу ученой степени доктора физико-математических наук.
Павла Николаевича Куксенко - одного из старейшин отечественной радиотехники, ранее бывшего узником НКВД,- теперь объявили "ставленником Берии", но не арестовали, а только допросили в Прокуратуре СССР. В расстройстве чувств он забыл, что приехал в прокуратуру на служебном ЗИМе, и отправился домой пешком. А водитель ждал его до поздней ночи, подумал, что шефа посадили, и решил сообщить об этом его жене, и был очень обрадован, когда по телефону ответил сам Павел Николаевич. Для "трудоустройства" Куксенко в КБ-1 ввели штатную единицу председателя ученого совета по присуждению ученых степеней и званий.
Вакуум, образовавшийся в КБ-1 после устранения двух главных конструкторов, был заполнен назначением на должность главного инженера КБ-1 С.М.Владимирского (бывшего помощника Берии) и назначением главных конструкторов по всем разработкам КБ-1. При этом система "Беркут" была переименована в С-25, так как в ее наименовании заподозрили намек на фамилии двух главных конструкторов: БЕРия + КУксенко. Главным конструктором С-25 был назначен Расплетин.
Из КБ-1 исчезли оба спецконтингента: немцев и русских зеков. На базе отдела № 32 и его экспериментального цеха было создано ОКБ-2 по зенитным ракетам, его начальником и Главным конструктором был назначен бывший главный инженер ОКБ Лавочкина - П.Г.Грушин, первым замом начальника ОКБ-2 - Г.Я.Кутепов. Тот самый Кутепов, который был первым замом начальника КБ-1 и возглавлял в КБ-1 всю команду офицеров госбезопасности, вкрапленных в научные отделы. А еще раньше - специальное конструкторское бюро, в котором работали заключенные авиаконструкторы, в том числе Туполев, Мясищев, Томашевич - нынешний технический руководитель отдела № 32, и другие.
В число "ставленников Берии" попал и начальник КБ-1 Елян, бывший директор прославленного артиллерийского завода, давшего фронту больше пушек, чем вся промышленность фашистской Германии, завода, ставшего одним из ведущих по созданию атомной промышленности, а затем и по созданию системы "Беркут".
Пока я "догуливал" свой отпуск, в КБ-1 состоялось бурное партсобрание, на котором, как мне рассказывали, клеймили не столько врага народа Берию, сколько его ставленников, причем больше всех доставалось Еляну. Припоминались обиды, когда он наказывал за грязь и беспорядок в цехах, за брак в изделиях, порчу инструментов и оборудования, за пьянки, и все это притягивалось за уши к тому, что он - ставленник Берии. Кто-то припомнил Еляну даже то, что он не обеспечил санаторной путевкой "нашего талантливого ученого Кисунько Григория Васильевича", который из-за этого где-то скитается дикарем в Сочи. В своем выступлении Амо Сергеевич прошел мимо демагогической истерии, сказал, что КБ-1 выполняет важные государственные задания, а не задания Берии. И мы здесь не ставленники Берии, а поставлены на это дело партией и правительством. Долг всего нашего коллектива - с честью выполнить эти задания.
Елян был глубоко порядочным, честным, принципиальным человеком. Известен, например, такой факт, когда во время войны он отказался от назначения его наркомом вооружения вместо Устинова, когда тот разбился на мотоцикле и попал в больницу. Сталин был разгневан "мальчишеской выходкой" Устинова, позвонил по ВЧ Еляну и приказал ему прибыть в Москву принимать наркомат. Но Елян ответил: "Товарищ Сталин, при живом Устинове - принимать наркомат никак не могу!" И настоял на своем - перед самим Сталиным!
Но на крутых поворотах общественного бытия порядочные люди всегда оказываются беззащитными перед прохиндеями, ловцами чинов, званий и должностей, и сейчас именно в таком положении оказались и Куксенко, и Елян.
Я зашел к Амо Сергеевичу в кабинет как к начальнику КБ-1, чтобы доложить о прибытии из отпуска и получить указания. Он сидел один в своем кабинете, и было ясно, что этот неуемный человек, с его кипучей энергией и творческой "живинкой", сейчас не у дел. Он даже удивился, хотя и обрадовался, моему появлению в кабинете, куда уже никто не заходит. Все знают, что этот "ставленник Берии" досиживает последние дни в своем кабинете, и по всем вопросам обращаются к новому главному инженеру Владимирскому. Видно было, что Амо Сергеевич сильно сдал физически. Особенно заметным был нездоровый землистый цвет осунувшегося лица. На столе - неизменный стакан боржоми с плавающей в нем долькой лимона. Мне рассказывали, что и в президиуме партсобрания Елян часто запивал водой какие-то таблетки.
Вскоре стало известно о назначении Еляна на должность главного механика одного из подмосковных заводов. Там этот талантливый инженер, знаток и организатор производства. Герой Социалистического Труда, лауреат Сталинской премии, генерал-майор инженерно-технической службы, депутат Верховного Совета СССР, будет отвечать за вентиляцию в цехах, нестандартное оборудование и такелажные работы.
Но Елян недолго будет исполнять свои новые обязанности. Последуют три тяжких инсульта, после чего он на многие годы, пока не остановится его на редкость выносливое сердце, будет обречен на существование в полной беспомощности и неподвижности.
Между тем "ставленника Берии" в кабинете начальника КБ-1 сменил бывший помощник Берии С.М. Владимирский, а освободившуюся при этом должность главного инженера КБ-1 стал исполнять Главный конструктор С-25 А.А. Расплетин.
Такая расстановка сил в КБ-1 плюс Калмыков В.Д. в должности главного инженера в Главспецмаше, которому подчинено КБ-1,- все это ставило меня, как и тогда, в кабинете Берии, в положение пешки, находящейся под ударом сразу трех - причем тех же самых - фигур. Мне стало ясно, что действия этих трех фигур в реорганизационной партии, проведенной ими на доске КБ-1, были на редкость четко продуманны и взаимосогласованны...



В сентябре 1953 года в ЦК КПСС поступило письмо, подписанное семью Маршалами Советского Союза, в том числе начальником Генштаба. Авторы письма просили ЦК поручить промышленным министерствам приступить к работам по созданию средств борьбы против баллистических ракет. ЦК поручил Главспецмашу подготовить предложения по этому письму, к обсуждению которого были привлечены членкоры АН СССР А.Л.Минц и А.Н.Щукин, Главный конструктор С-25 А.А.Расплетин, главный инженер КБ-1 Ф.В.Лукин и я, недавно назначенный на должность начальника отдела разработки зенитно-ракетных систем.
По научному существу поставленной задачи А.Л.Минц высказался однозначно: "Это такая же глупость, как стрельба снарядом по снаряду". Его поддержал А.А.Расплетин репликой:
"Правильно. Просто чушь какая-то". А.Н.Щукин высказался в том смысле, что военные сейчас имеют "большой вес в верхах" и от них нельзя отделаться такими словами, как глупость, чушь и тому подобное, хотя он полностью разделяет мнение Минца и Расплетина. Поэтому нам следует предельно кратко доложить в ЦК, что проблема очень сложная, требует специального изучения компетентной комиссией и что такая комиссия нами создана. Не исключено, что со временем вопрос сам собой заглохнет. В худшем же случае мы выиграем время, чтобы подготовить более аргументированный доклад.
В этом месте я буквально перебил речь А.Н.Щукина:
- Не могу согласиться, что вопрос заглохнет. Ибо баллистические ракеты не собираются глохнуть, а это значит, что нам надо, не теряя времени, приступать к комплексной научной проработке проблемы ПРО с задействованием всей кооперации разработчиков, сложившейся при создании системы С-25.
Ф.В.Лукин сказал, что работы по ПРО надо начинать как можно скорее, но ничего не обещать. Какой будет результат - сейчас сказать трудно. Но никакого риска здесь нет: не получится ПРО - получится хорошая техническая база для более совершенных противосамолетных систем.
Подытоживая, Владимирский объявил, что по результатам состоявшегося обмена мнениями будет издан приказ по Главспецмашу о создании специальной комиссии по ПРО в составе: Щукин (председатель), Минц, Лукин, Расплетин. Кроме того, в КБ-1 и в НИИ Минца необходимо начать предварительные исследования по проблеме ПРО.
По окончании совещания ко мне подошел Лукин и сказал:
- Один умный человек заметил, что дьявол, если хочет загубить какое-нибудь дело, направляет его в комиссию, а в комиссию не включает сторонников этого дела. Вас не включили в комиссию по противоракетной обороне из-за вашего выступления.
На следующий день Лукин завел речь со мной о работах по противоракетной обороне:
- В этом ребусе мне ясно одно: работы по ПРО придется возглавить вашему 31-му отделу. Но кому поручить и как организовать это дело? Мне что-то подсказывает, что вы уже подумали над этим вопросом.
- Да, есть у меня некоторые мысли и прикидки насчет путей решения проблемы. Этим делом я занимался еще в Сочи, во время отпуска. Успел испортить две ученические тетрадки в клеточку и даже подготовить наметки исходных данных для наших главных смежников: ракетного КБ и КБ (или НИИ) по системе дальнего обнаружения баллистических ракет. Что же касается работ внутри КБ-1, то мне хотелось бы провентилировать свои прикидки силами небольших групп отраслевых специалистов, даже не отрывая их от работ по зенитно-ракетным системам. Только один-два человека в моем непосредственном подчинении будут освобождены от других дел для общей координации работ. Остальные будут пока что выполнять новую работу как разовые поручения в составе рабочих групп. Если проработки подтвердят мою рабочую гипотезу, то можно будет перейти и к созданию постоянных специализированных рабочих групп в существующих лабораториях, а потом и специальных лабораторий по мере разворота работ.
- А стоит ли вам лично с головой влезать в дебри конкретной работы и не будет ли от этого ущерба для зенитно-ракетной тематики? - спросил меня Федор Викторович.
- Система С-25 уже готова, и вопросы по ней не нашего с вами, а высшего государственного уровня. Систему С-50 под нашим шефством могли бы сделать со своими ОКБ заводы, изготавливавшие аппаратуру для С-25, во главе с ОКБ головного завода. К тому же заказчик не проявляет в ней никакого энтузиазма. А система С-75 - это, по существу, разжевывание научно-технического задела от С-25. Короче говоря, меня не тянет к перслицовываниям и модернизациям зенитно-ракетных систем. К тому же на всех этих системах есть главные конструкторы, у них - заместители, и мне в научно-техническом плане там делать нечего. Моя опека ничего, кроме ненужных бурных эмоций, принести не может. Во всяком случае, я настроен на то, чтобы с головой, как вы говорите, окунуться в новую проблему, а там, если это дело пойдет, то и совсем отмежеваться от зенигно-ракетных систем, оставить их на полное попечение Александра Андреевича Расплетина.
Через некоторое время у Владимирского состоялось совещание, специально посвященное вопросам ПРО. Рассматривалась записка, поступившая в Главспецмаш от Павла Николаевича Куксенко, в которой предлагался способ построения системы обнаружения и определения траектории баллистической ракеты по двум-трем засечкам прохождения ее через вертикально выставленные веерные радиолучи, размещенные на расстояниях порядка 500 километров вдоль предполагаемой трассы полета баллистической ракеты. Присутствующие быстро вскрыли несостоятельность этого предложения, смаковали ее в мельчайших подробностях. Я не участвовал в этой экзекуции, так как понимал, что Павел Николаевич вышел со столь легковесным предложением, находясь в исключительном морально-психологическом состоянии после недавних событий, круто и несправедливо изменивших его судьбу.
Каково же было мое удивление, когда спустя, может быть, полтора месяца в тот же адрес с таким же предложением обратился Александр Львович Минц - уже не как одиночка-изобретатель, а от имени института. И совсем странным было то, что на этот раз те же лица, в том числе Щукин и Расплетин, которые раньше вслед за Минцем говорили, что ПРО - это глупость, а потом издевательски потешались над предложением Павла Николаевича, теперь вовсю расхваливали ту же идею, выдвинутую Минцем под названием "Зональная система ПРО". И они же пропускали мимо ушей мои замечания, что это то же самое, что мы уже рассматривали и забраковали. Было принято решение рекомендовать предложенную идею для дальнейшей проработки в НИИ Минца, создать в этом НИИ специальное подразделение, подыскать в Москве площадку для строительства нового здания НИИ. Даже я, не осведомленный в закулисной стороне этого дела, понимал, что оно как фарс было разыграно для того, чтобы авторитетом НТС Главспецмаша под флагом особо важной тематики подкинуть "сена-соломы" институту Минца. За всем этим угадывалось нечто во взаимоотношениях Щукина и Минца, известное только им двоим. И это нечто однажды доверительно раскрыл мне сам Минц. Оказывается, по делу арестованного по обвинению во вредительстве Минца органами НКВД был привлечен в качестве ученого-эксперта Щукин, и эксперт дал следственным органам такое заключение, которое им было нужно для подтверждения обвинений. Теперь же, после ареста Берии, когда начались реабилитации, Минц сумел в полной мере использовать этот факт, чтобы держать на невидимом для посторонних коротком поводке высокопоставленного ученого-канцеляриста. Он не будет разоблачать Щукина, а заставит его из кожи вон лезть, чтобы во всем поддерживать Минца и расхваливать перед начальством, при котором состоит. Щукин будет содействовать укреплению престижа Минца и его института перед нужными инстанциями, при случае замолвит насчет выгодной институту тематики, выделения средств на строительство и развитие института, штатных единиц и фонда заработной платы, при представлении к премиям, наградам и прочим "сено-соломам". История с "зональной системой ПРО" была лишь одним из эпизодов этого рода.
Между тем в КБ-1 была начата проработка предложенной мною концепции начального этапа исследований проблемы ПРО, предусматривавшей создание полигонного комплекса в качестве экспериментальной базы для создания научного задсла в интересах построения боевой системы ПРО. Идея началa подкрепляться отраслевыми техническими решениями и теоретическими расчетами, подтверждающими возможность и намеченные принципы ее реализации. И в этот период у меня состоялся памятный разговор с Минцем, который он начал следующим образом:
- В КБ-1 вашей работе будет тесно. Но если вы выделитесь из КБ-1, прихватив с собой любую его половину, и объединитесь с нашим НИИ, то мы сможем ворочать большими делами. К тому же я в годах, а вы молоды и сначала будете фактически управлять всеми работами в НИИ, а затем и юридически занимать мое место и в НИИ, и в Академии наук.
Я вежливо поблагодарил Александра Львовича за лестное для меня предложение, но сказал, что не могу его принять, поскольку мы в корне расходимся в принципиальных вопросах проблематики ПРО. На это он ответил:
- Как строить мост - вдоль или поперек, потом разберемся. Сейчас главное - застолбить проблему за нами.
Тогда я заявил, что не в моем характере заниматься расчленением такой уникальной организации, как КБ-1.
Выслушав мой отказ, Александр Львович помрачнел, метнул на меня недобрый взгляд, сказал:
- В свое время вы пожалеете, что сейчас меня не поняли. Нам была бы обеспечена полная поддержка со стороны Александра Николаевича Щукина и инстанций, при которых он состоит. Что же касается уникальности, то наш НИИ уже сейчас не уступает вашему КБ-1. А дальше - поживем увидим.
Мы холодно простились и больше никогда не возвращались к предмету этого разговора. А я не сразу понял, что в этом холодном прощании было начало "холодной войны", которую потом вел А.Л.Минц, и не в одиночку, а с могучими союзниками.
Я, конечно, понимал, почему Минц сказал, что в КБ-1 мне будет тесно. Это хорошо понимал и Федор Викторович Лукин, и его беспокоило, как бы я потихоньку не зажал в отделе зенитно-ракетную тематику противоракетной тематикой. Это я почувствовал, когда в феврале 1955 года пришло указание о создании специализированных подразделений по ПРО в КБ-1, как головной организации, и в смежных организациях. Федор Викторович показал мне этот документ, обращаясь ко мне как бы с упреком:
- Вот еще одно постановление по ПРО. Так мы, пожалуй, совсем запустим наши зенитно-ракетные дела и не будет у нас ни того, ни другого.
- Не беспокойтесь, Федор Викторович,- сказал я.- Мы как раз хотели сегодня пригласить вас в экспериментальный цех нашего отдела именно по зенитно-ракетному делу. И вы увидите, что бесплотный джинн ПРО, витающий в КБ-1, не нанес никакого урона зенитно-ракетной тематике. Когда мы зашли в цех, я сказал:
- Вот наш сюрприз: радиокабины комплекса С-75 с полной аппаратурной начинкой, и даже работающей.
В командной кабине находились три человека. За пультом сидел зам. главного конструктора Бункин. Он командовал через микрофон, слушал доклады операторов по громкой связи, следил за сигнальными лампочками и экранами, комментировал ход контрольно-боевого цикла для Федора Викторовича:
- Идет работа от имитаторов. Вот на экране отметка цели, а это движется к ней отметка ракеты, сейчас будет встреча... Все в порядке. Не хотите посмотреть еще раз?
Федор Викторович стал дотошно все выспрашивать у Бункина, посидел за пультом, поерзал на вращающемся стуле, пошутил: "Для моего роста вполне удобно, а вам, Борис Васильевич, здесь тесновато".
Выходя из цеха, Федор Викторович спросил у меня:
- Когда вы все это успели?
- Весь фокус в замкнутом цикле: лаборатории, конструкторы, технологи, производство. Все в одном отделе.
- Этот Бункин - толковый мальчик.
- Да, Борис Васильевич здесь и дирижер, и первая скрипка. Пока Александр Андреевич на полигоне, а я на объектах С-25, он фактически сам себе и начальник, и главный конструктор, нашел хорошие связи с отраслевиками, конструкторами, технологами, производственниками, и вот они дружным колхозом сварганили эту штуку. С Бункиным люди работают охотно и дружно. Мне пришлось лишь немного помочь ему по высокочастотной части и в подборе хватких ребят, а дальше моей задачей было не мешать. Правда, не чаще одного раза в неделю проводил оперативки по этой работе. Но дело не только в этом. Главное - в том, что у нас на создании С-25 сколотился уникальнейший по сыгранности и мастерству исполнителей оркестр. Для него после С-25 разработка С-75 все равно, что после симфонии - "чижик-пыжик". Очень жаль, что новую симфонию - многоканальную, дальнобойную - мы уступили приготовишкам, не знающим ни нот, ни инструментов.

          на следующую

На главную