Глава десятая. 1941-й год. Наше дело правое!
    Хорошее солнечное утро, безоблачное небо 22 июня 1941 года не предвещало никаких тревог. Надев впервые за это лето белую полотняную гимнастерку, я направился к управлению училища, возле которого уже были выстроены курсанты перед увольнением в город. Хорошо подогнанные мундиры, начищенные до блеска сапоги, белоснежные подворотнички, отполированные шомполом шпоры и сверкающие пряжки поясных ремней придавали курсантам бравый внешний вид.
    Тщательно осмотрев каждого и оставшись удовлетворенным, я еще раз напомнил им о правилах поведения в городе и разрешил увольнение.
    Поднявшись на второй этаж в кабинет, я стал просматривать свежие газеты. И в это время раздался телефонный звонок, говорил комендант Москвы, который сообщил мне о том, что в одиннадцать часов будет выступление по радио В.М. Молотова и нужно, чтобы весь личный состав училища услышал это выступление. Когда же я задал вопрос, чему будет посвящено это выступление, то он довольно бодрым тоном сказал: "А разве ты не знаешь, что началась война?".
    Этим сообщением я был ошеломлен. Вызвал дежурного по училищу и объявил тревогу. Уволенные в городской отпуск курсанты, узнав о начале войны, стали группами возвращаться в училище, стал прибывать и командный состав. Я приказал построить личный состав училища на плацу в 10 часов 30 минут. В назначенное время училище было построено, и, всматриваясь в суровые лица курсантов и командиров, я видел в них готовность немедленно, вот сейчас же, выполнить любой приказ Родины.
    Заместитель председателя Совета Народных Комиссаров и народный комиссар иностранных дел Союза ССР В.М. Молотов, обращаясь к народу по радио, говорил:
    "Граждане и гражданки Советского Союза!
Советское правительство и его глава тов. Сталин поручили мне сделать следующее заявление:
Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причем убито и ранено более двухсот человек. Налеты вражеских самолетов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории.
    Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством. Нападение на нашу страну произведено, несмотря на то, что между СССР и Германией заключен договор о ненападении и Советское правительство со всей добросовестностью выполняло все условия этого договора. Нападение на нашу страну совершено, несмотря на то, что за все время действия этого договора германское правительство ни разу не могло предъявить ни одной претензии к СССР по выполнению договора. Вся ответственность за это разбойничье нападение на Советский Союз целиком и полностью падает на германских фашистских правителей.
    Уже после совершившегося нападения германский посол в Москве Шуленбург в 5 часов 30 минут утра сделал мне, как народному комиссару иностранных дел, заявление от имени своего правительства о том, что германское правительство решило выступить с войной против СССР в связи с сосредоточением частей Красной Армии у восточной германской границы.
    В ответ на это мною от имени Советского правительства было заявлено, что до последней минуты германское правительство не предъявляло никаких претензий к Советскому правительству, что Германия совершила нападение на СССР, несмотря на миролюбивую позицию Советского Союза, и что тем самым фашистская Германия является нападающей стороной.
    По поручению Правительства Советского Союза я должен также заявить, что ни в одном пункте наши войска и наша авиация не допустили нарушения границы и поэтому сделанное сегодня утром заявление румынского радио, что якобы советская авиация обстреляла румынские аэродромы, является сплошной ложью и провокацией. Такой же ложью и провокацией является вся сегодняшняя декларация Гитлера, пытающегося задним числом состряпать обвинительный материал насчет несоблюдения Советским Союзом советско-германского пакта.
    Теперь, когда нападение на Советский Союз уже свершилось, Советским правительством дан нашим войскам приказ — отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей родины.
    Эта война навязана нам не германским народом, не германскими рабочими, крестьянами и интеллигенцией, страдания которых мы хорошо понимаем, а кликой кровожадных фашистских правителей Германии, поработивших французов, чехов, поляков, сербов, Норвегию, Бельгию, Данию, Голландию, Грецию и другие народы.
    Правительство Советского Союза выражает непоколебимую уверенность в том, что наши доблестные армия и флот и смелые соколы Советской авиации с честью выполнят долг перед родиной, перед советским народом, и нанесут сокрушительный удар агрессору.
    Не первый раз нашему народу приходится иметь дело с нападающим зазнавшимся врагом. В свое время на поход Наполеона в Россию наш народ ответил отечественной войной и Наполеон потерпел поражение, пришел к своему краху. То же будет и с зазнавшимся Гитлером, объявившим новый поход против нашей страны. Красная Армия и весь наш народ вновь поведут победоносную отечественную войну за родину, за честь, за свободу.
Правительство Советского Союза выражает твердую уверенность в том, что все население нашей страны, все рабочие, крестьяне и интеллигенция, мужчины и женщины отнесутся с должным сознанием к своим обязанностям, к своему труду. Весь наш народ теперь должен быть сплочен и един, как никогда. Каждый из нас должен требовать от себя и от других дисциплины, организованности, самоотверженности, достойной настоящего советского патриота, чтобы обеспечить все нужды Красной Армии, флота и авиации, чтобы обеспечить победу над врагом.
    Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, еще теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства, вокруг нашего великого вождя тов. Сталина.
    Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!" (21).

    Слова В.М. Молотова раздавались по всему плацу с паузами и перерывами, чувствовалось, что Молотов очень волновался.
    После выступления В.М.Молотова мы с комиссаром организовали митинг, на котором выступили курсанты, командиры и политработники, в заключение я призвал весь личный состав училища к организованности и готовности в любую минуту выступить на защиту Родины.
    Через пару часов после митинга меня вызвали в штаб округа, где я получил мобилизационную разработку на формирование отдельной стрелковой бригады, которая должна была занять укрепленный район на нашей старой границе 1939 года.
    На формирование бригады отводилось времени немногим более суток.
    Возвратившись из штаба округа, я отдал распоряжение о срочном освобождении одной из казарм под формируемую бригаду, ответственным мною был назначен командир второго дивизиона подполковник Николай Порфирьевич Белов. Примерно к 18 часам 22 июня в училище стали стекаться призванные по мобилизации бойцы и командиры, которых в училище направлял московский горвоенком. К ночи стали прибывать конский состав и автотранспорт из народного хозяйства.
    Формирование бригады прошло организовано и утром 24 июня на станции Москва-Товарная бригада стада грузиться в эшелоны. Кстати, погрузка производилась с путей, поскольку высокая платформа была занята тяжелой техникой, и это обстоятельство усложнило погрузку конского состава. Некоторые лошади боялись подниматься по мосткам в вагоны, и здесь выручили офицеры училища, которые в прошлом были отличными конниками и обращаться с лошадьми умели. Особо проявил себя капитан Вдовухин, который к удивлению всех присутствующих, после неоднократных попыток ввел-таки в вагон самую норовистую, но и самую красивую лошадь, из-за которой даже чуть-чуть задерживалась отправка эшелона.
    Хотя время и место погрузки бригады держалось в секрете, все же провожающих оказалось много и расставания не обошлись без слез.
    Весной 1942 года на Северо-Западном фронте я встретил бывшего командира этой бригады, который рассказал мне, что бригада по пути подверглась ожесточенной бомбардировке авиации и понесла значительные потери. Занять укрепленный район на старой западной границе она не успела, потому что этот рубеж уже захватили немцы, и тогда она вступила в сражение, как обычная стрелковая часть.
    Отправив бригаду, в этот же день я прощался со многими командирами и преподавателями, которые убывали на фронт в качестве начальников артиллерии дивизий, командиров полков и дивизионов.
    Очень тяжело мне было расставаться со своим заместителем полковником Дмитрием Дмитриевичем Кудеевым, с которым у меня сложились очень хорошие товарищеские отношения. Дмитрий Дмитриевич был опытный офицер, который до назначения в 1-е МАУ длительное время работал на командных и преподавательских должностях в училище им. Верховного Совета РСФСР, когда оно было объединенным и в своем составе, кроме пехотного батальона, имело артиллерийский и кавалерийский дивизионы. Всегда подтянутый, требовательный к себе и подчиненным, высокообразованный артиллерист и образцовый строевик, человек больших душевных качеств, Дмитрий Дмитриевич пользовался в училище большим авторитетом и, как мне было известно, курсанты с любовью называли его "ДД", что означало "дальнего действия".
    Дмитрий Дмитриевич недолго командовал артиллерией дивизии, вскоре он был назначен командующим артиллерии армии и успешно воевал на Севере, после войны он длительное время командовал 2-м Ленинградским артиллерийским училищем, а после этого был начальником военно-учебных заведений артиллерии Советской Армии.
    По другому сложилась судьба бывшего старшего преподавателя стрельбы артиллерии, подполковника Гордейко, который был назначен командиром артиллерийского полка и во время отражения танковой атаки немцев, был тяжело ранен в голову и длительное время находился в госпитале. После выздоровления Гордейко вернулся в училище на преподавательскую работу.
    На третий день войны мне было приказано сформировать восемь коммунистических батальонов. Сделать это нужно было в предельно короткий срок. На формирование каждого из батальонов было определено двое суток и вот, начиная с 25 июня, в училище начали прибывать коммунисты-добровольцы, которых мы должны были обмундировать и вооружить. Каждому бойцу выдавалась винтовка, пятьдесят патронов и две ручных гранаты, и в эти двое суток нужно было напомнить будущим бойцам правила пользования ручной гранатой и отстрелять хотя бы пару упражнений из винтовки. Прибывающие люди были слишком разными по своей в прошлом военной специальности, здесь были представители всех родов войск и служебных категорий, многие из них были в довольно солидном возрасте и являлись крупными специалистами в той или иной области. Рядом с учеными были высококвалифицированные рабочие, инженеры и служащие московских заводов и учреждений, но все они прежде всего были коммунистами-добровольцами, которые в первые же часы войны считали, что их место на фронте и каждый из них морально был готов встать на защиту нашей Родины. Все они были людьми высокого партийного долга. Помню обращение ко мне двух жокеев Московского ипподрома, которые особенно настаивали, чтобы я перевел их в кавалерийскую часть, но в то время удовлетворить их просьбу не представлялось возможным.
    Все сформированные коммунистические батальоны отправлялись на фронт с Белорусского вокзала и при отправке я отмечал высокую организованность и боевое настроение всего личного состава.
Помню, как перед посадкой в вагоны подошел ко мне коммунист Лакc, бывший жокей Московского ипподрома, и сказал:
    - Товарищ полковник, как жаль, что я не попал в конницу! Но заверяю вас, что и в пехоте я не подкачаю... И, если останусь живым, и нам придется встретиться, то вы убедитесь, как воевал московский коммунист Лакc!
Кстати, в период первого послевоенного отпуска я приехал в Москву и, придя на ипподром, поинтересовался судьбой товарища Лакса. Его быстро нашли и ко мне подошел стройный, но уже несколько располневший мужчина, виски у которого уже покрыла седина, на груди у него была орденская планка, свидетельствующая о значительном количестве боевых орденов. Откровенно говоря, я не сразу узнал товарища Лакса, он также, присматриваясь ко мне, был несколько удивлен: зачем, дескать, понадобился этому генерал-лейтенанту? Но как только мы разговорились, то сразу вспомнили события тех тревожных дней июня 1941 года.

на главную      Далее по книге    В начало книги   Фотографии из книги       еще история